Поль Махалин - Крестник Арамиса

Приговор был, в общем, одобрен.

Процесс взбудоражил всю Францию. Париж повалил на Гревскую площадь. Никто не забыл шевалье де Сент-Круа, любовника и сообщника де Бренвилье, которому только смерть, ниспосланная Богом, помешала последовать за любовницей на эшафот: шевалье лишился жизни в своей лаборатории на площади Мобер из-за ядовитых испарений тех веществ, которые готовил.

Кроме д’Арраха, знавшего, как вести себя в этом случае, и францисканца, привыкшего к властному спокойствию, остальные слушатели, хотя и были сметены, не скрывали жадного интереса, рассматривая молодую женщину, носившую имя двух знаменитых преступников.

Гордая женщина сурово посмотрела на них.

— О, черт возьми! — насмешливо сказала она. — Вы испуганы!.. Какая дерзость!.. Осмелиться сознаться, что ты — плод двух извергов! Так кровожадная толпа называет двух мнимых преступников…

Добряк Оверкерке счел своим долгом возразить:

— Мнимых!.. Мнимых!.. Позвольте, моя дорогая, насколько я знаю, маркиза полностью призналась…

— В самом деле, — подхватил Черчилль, — и ее исповедь…

Женщина резко оборвала их:

— Исповедь… Признания… Неужели все это мешает ей быть моей матерью?! Это распутство, я его не знаю; эти пороки, я их не знаю; эти преступления, я их не знаю… Я знаю только то, что ее убили мечом закона!.. Знаю только веревку на шее, горящий факел, отвратительную телегу, позорные подмостки, Гревскую площадь, кишащую народом и завывающую!.. Это молния стали, гаснущая в потоке крови!.. Это голова, упавшая на эшафот, багровый от крови!.. Это пламя костра, завершившее дело палача и поглотившее до последней частицы тело той, которая даровала мне жизнь!

Она замолчала, задыхаясь и закрыв лицо руками, словно пыталась избавиться от ужасных видений, воскресших в памяти.

Посланец Соединенных провинций был человеком правдивым и честным.

— Клянусь святой Гудулой, — воскликнул он, — король Франции не виноват в этой позорной смерти. Решение вынесло правосудие. Можно ли было препятствовать ему?

Дочь маркизы де Бренвилье подняла брови.

— Ошибаетесь, — сказала она резко. — Он — причина всего, что случилось. Разве не его подпись стояла под королевским указом, отправившим в Бастилию Сент-Круа, единственной виной которого было желание заставить мою мать полюбить себя?.. И уже в Бастилии Сент-Круа встретил Экзили, соперника де ла Трофаны и Рене-флорентийца.

— Ах да, — вспомнил Черчилль, — итальянец, изгнанный из Рима за свою тайную практику, который скрывался в Париже и за те же махинации угодил в тюрьму…

— Шевалье и итальянец занимали одну камеру. Шевалье проклинал людей, вырвавших его из мира любви и развлечений. Он проклинал и Небо, которое не восстало против несправедливости оговора, и призывал на помощь все свои силы, чтобы отомстить и снова обрести свободу. Убежденный этими проклятиями и дикими приступами гнева, Экзили воспользовался случаем, чтобы сделать его своим преданным учеником.

Что же вам еще сказать?

Когда Сент-Круа вышел из Бастилии, он втянул свою любовницу в ужасную игру, в которой жизнь всех заключалась в руках одного. Маркизу охватила страсть к гибельной науке. Вскоре ученица сравнялась с учителем.

— Да, — пробормотал францисканец, — то была достойная ученица. Великая актриса, актриса таланта Медичи и Борджа, для которой убийство стало искусством, подчиненным незыблемым законам. О бледные и зловещие алхимики небытия, которые, оставляя другим искать секреты жизни, раскрывают секреты смерти!

— Эти секреты известны и мне, — воскликнула молодая женщина со все возрастающим возбуждением, — я знаю состав этих порошков и жидкостей, одни делают свое дело незаметно и медленно, другие действуют так стремительно, что жертва не успевает даже издать крика, простонать или сделать вдох!

Минхер Оверкерке возмутился:

— И этими дьявольскими снадобьями, этими гнусными мазями вы собираетесь служить Большому альянсу!

— Разве не общая ненависть вас собрала здесь?

— Да, конечно, но не такими способами мы собираемся бороться.

Голландец преисполнился благородного негодования. Его мясистое лицо налилось кровью.

— О небо! — вскричал он. — Пока граждане наших провинций будут в силах заряжать мушкеты или носить пики, пока у них есть хоть один флорин в кармане, хоть одна лодка в море, один мускул под кожей, одна мысль в голове, они будут бороться за неприкосновенность своих территорий, за независимость и свободу… Да, мы будем бороться, и пусть, прорвав наши плотины, мы затопим всю страну, но морские волны поглотят и захватчика! Нам не требуются яды, чары, колдовство! На это не рассчитывайте! Vade retro! [8] Прочь! (лат.) Граждане Фландрии уповают на Господа, им противна помощь дьявола.

— Значит, вы отвергаете меня? — спросила молодая женщина, стиснув зубы.

— Да, решительно отвергаю во имя отважного маленького рода, который в состоянии был своими силами изгнать французов Робера д’Артуа и испанцев герцога Альбы.

— Вы не правы: я одна стою армии.

— Возможно, но это мало меня вдохновляет… Мы не какие-нибудь буржуа, черт возьми! Не забывайте, что существует дворянское благородство.

— Хорошая мысль, прекрасно сказано, — одобрил его Джон Черчилль. — Посол королевы Анны такого же мнения, сэр. Английский лев согласен в этом вопросе со львом нидерландским.

Он коснулся эфеса шпаги.

— Вот наше оружие. Черт бы побрал этих торговцев эликсирами и производителей ядов!.. By Jove! [9] Клянусь Юпитером (англ.). Я отдал бы их тому последнему из последних, который в единоборстве человека с человеком и народа с народом не брезгует купить победу такой ценой!

Женщина побледнела и, сдерживая гнев, сжала челюсти. В ее взгляде, обращенном к д’Арраху, замер немой вопрос.

Граф ответил ей взглядом, в котором можно было прочесть: «Мы имеем дело с людьми, ничего не смыслящими в политике. Но император не может обойтись без них. Я должен сделать вид, будто оставляю вас и встаю на их сторону, иначе Большой альянс рассыплется раньше, чем войдет в силу».

Арманда де Сент-Круа — так звали внебрачную дочь шевалье и маркизы де Бренвилье — вняла этому немому красноречию. Она повернулась к монаху, будто ища поддержки. Францисканец не двигался. Арманда состроила горестную гримасу.

— Итак, — проговорила, — я здесь не нужна!

Всеобщее молчание было ей ответом.

— Хорошо, — сказала она со злой усмешкой, — буду действовать самостоятельно. Вы, конечно, понимаете, господа, что я не буду следовать вашим путем глупого великодушия и не отступлюсь от своих планов. Людовик на собственной шкуре узнает, что я истинная дочь своей матери. И, хотите вы того или нет, даже помимо своей воли, я сослужу вам службу. Требую взамен только одного — чтобы вы сохранили в тайне то, что здесь открылось.