Поль Махалин - Крестник Арамиса

С этими словами наш путешественник вошел в кабачок.

Здесь за столом, на котором стояла полная бутыль и пустой стакан, уже сидел путник, очевидно, питавший лишь платоническую любовь к спиртному. Это был смуглый юноша, одетый со скромным изяществом. Его бледное вытянутое лицо с живыми глазами выражало недовольство, связанное, очевидно, с бесполезным ожиданием, потому что он ежеминутно вставал и подходил к двери, тревожно смотрел на дорогу, исчезающую в вечернем тумане, и тут же возвращался.

Молодые люди галантно раскланялись. Умывшись, вновь прибывший тоже сел за стол. Матушка Мардоше поставила перед ним стакан и бутылку и, хлопнув по плечу, сказала с лукавой развязностью:

— Отведайте это. Останетесь довольны, вино нежное, как бархат.

Путешественник отхлебнул и, скривившись, ответил:

— Да, тетушка, действительно бархатное… с булавочным ворсом.

Хозяйка расхохоталась.

— Конечно, оно немного незрелое… Но со временем превратится в макон… Это вино прошлого урожая.

— Скажите лучше — будущего… Ну да что там! На войне как на войне! Лишь бы ваш муж не слишком долго возился…

— А что, надо обуть вашего индюшонка?.. Он закончит, когда вы допьете вторую бутылку… На то и кузница, чтобы заманить посетителя в кабачок.

— В таком случае я лучше заплачу вперед и не буду пить. Вот вам экю, дорогая… Только попросите супруга поторопиться.

Матушка Мардоше подмигнула.

— Держу пари, вы в первый раз едете в столицу.

— С чего, черт возьми, вы это взяли? — весело спросил молодой человек. — Угадали по моему лицу или провинциальному камзолу?

— Да нет, конечно! Не по рясе узнают монаха. Просто вижу, как вы торопитесь скорее оказаться в большом городе.

— Честное слово, вы правы. Действительно горю желанием скорее полюбоваться великолепием Парижа. Он, должно быть, прекрасен!

Хозяйка кабака покачала головой.

— Подумаешь!.. Город как город! И улицы там тоже состоят из домов, и на деревьях листья растут, и река — та же вода, как и везде…

— Но король, принцы, двор…

— Ну если бы двор был в Париже, тогда другое дело!.. Но теперь ведь и король, и двор, и принцы — все в Версале, в Марли или в Сен-Жермене. Всю жизнь проводят там, скучая взаперти!..

— О, я надеюсь посетить Версаль, после того как нанесу визит господину де ла Рейни.

— Господину де ла Рейни, генерал-лейтенанту полиции? Вы знаете господина де ла Рейни?

— Еще нет, но познакомлюсь с ним, надеюсь. У меня есть к нему рекомендательное письмо.

— Так у вас есть письмо для господина де ла Рейни?

Молодой человек похлопал себя по груди, там, где билось сердце.

— Да, вот здесь, в кармане камзола.

При первом упоминании имени де ла Рейни другой путешественник встрепенулся. И во все время разговора хозяйки кабака и молодого человека он сидел, облокотившись на стол, и проявлял признаки нетерпения — комкал перчатки, притопывал, кусал губы и судорожно впивался глазами в дверь, ожидая кого-то, и в то же время вытягивал шею по направлению к собеседникам.

Матушка Мардоше стояла между двумя столами, надежно защищая широкой спиной подслушивавшего от глаз своего собеседника, понятия не имевшего, с каким жадным интересом тот ловил каждое слово.

Кабатчица прищелкнула языком.

— Но почему, — спросила она, — вы уверены, что войдете в Париж беспрепятственно?

— Разве я не могу пройти туда, куда хочу? — спросил незнакомец удивленно.

— Можете, но не сейчас, уж это точно. Надо подождать хотя бы несколько дней. Не знаю, какой висельник выпустил эту свору сыщиков Шатле, выслеживающих и вынюхивающих. Их по меньшей мере полдюжины у каждых городских ворот. Разглядывают вас, буквально шкуру сдирают своими вопросами: «Кто? Откуда? По какой надобности в Париже?» Просто допрос с пристрастием… Но вы-то можете сослаться на генерал-лейтенанта…

— У меня есть и другие поручители, — добавил молодой человек самодовольно, — ну хотя бы господин маркиз де Мовуазен…

— А, знаю… У наследника престола есть гвардия, а маркиз — капитан гвардейцев. О, у этого господина длинная рука!..

— Вот он и должен мне устроить разговор с королем.

Женщина от удивления вздрогнула.

— Ого, мой мальчик, у вас губа не дура. Разговаривать с королем вот так, как сейчас со мной…

— Дело в том, мадам, что мне есть что ему сказать. Или, по крайней мере, передать: запечатанный конверт, который, по-видимому, содержит весьма любопытные вещи…

— Запечатанный конверт? От кого?

— От моего крестного отца.

Кабатчица уселась напротив него, поставив локти на стол и подперев щеки кулаками.

— И этот крестный отец, он кто, а? Чтобы переписываться вот так с королем Франции?! Великий Могол или император Китая?

— Мой крестный, — ответил молодой человек без ложной скромности, — герцог д’Аламеда, рыцарь Золотого руна и гранд Испании первого класса.

— Герцог д’Аламеда? Вы крестник герцога? Крестник гранда Испании?

— Когда я говорю — мой крестный, не понимайте это буквально. Достопочтенный сеньор, который живет в Мадриде, при дворе Филиппа V, предоставил мне право самому выбирать, как называть его: отцом, дядей, опекуном или крестным. Умирая, отец завещал ему право быть моим покровителем. Я предпочел обращение «крестный отец», потому что вышел уже из того возраста, когда нуждаются в опеке. И вот теперь я считаю себя крестником господина д’Аламеды.

Матушка Мардоше слушала его, открыв рот, но ничего не понимала.

— Боже мой! — покачала она головой. — Ей-богу, вы, наверное, решили подшутить надо мной.

— Подшутить над вами!.. Упаси бог, хозяюшка, — весело отвечал молодой человек. — Это такая же правда, как и то, что меня зовут Элион де Жюссак и я сын и наследник покойного барона де Жюссака.

Да-да, это был он, Элион де Жюссак. Вы, конечно, еще не забыли его, не правда ли? За эти пять лет из юноши он превратился в мужчину в расцвете сил. Он высок, строен, пышет здоровьем и изъявляет волчий аппетит. Крепкое сложение, красота и сила его тела могли бы вдохновить скульптора на ваяние статуи борца или бегуна. Цвет лица молодого барона удивляет молочной свежестью, хотя он много времени проводит на охоте. У него белокурые, слегка вьющиеся волосы, усы — темнее, стрижены они в виде подковы и скрывают свежие губы, возбуждающие желание у прекрасных дам. Нос у него прямой, слегка вздернутый, в уголках губ таятся ямочки, светлые глаза смотрят ясно, а голос у барона звонкий и глубокий, словно идет из сердца.

Матушка Мардоше совершенно поддалась обаянию этого юного лица.

— Прекрасно, прекрасно, — заворковала она. — Верю, милый мой… Вы барон, это ясно. И хороши, словно песня. — И, всплеснув руками, воскликнула: — А я-то вам подсунула плохое вино! Пойло для солдат и судейского сословия… Сейчас сбегаю за бутылочкой получше! У меня там кое-что припасено… Правда, будет стоить немного дороже!