Михаил Шевердин - Набат. Агатовый перстень

— К жене Махкама пошел один, Махкам его не пускал.

— Мои дочери убежали в степь, — сказал другой голос, — бедные дрожат там от страха.

— У Захида Кривого такое сделали, такое...

— Плачут все в доме вдовы.

— Они звери, дай им волю, не пощадят малолетних,

— Что делать, что делать? Если он с нашим баем такое сделал, разве смилостивится над беспомощными, беззащитными?

Голоса нарастали и слились в общий гул.

— Тише, — сказал Шакир Сами, — посоветуемся. Рассуждение одного, как сила одного, рассуждения де­сяти, как сила десяти, только прикусите палец, не шу­мите, батырболушские соглядатаи рыскают вокруг. Нам нет дела до Тишабая ходжи. Баран съедает траву, а волк барана, и каждый наполняет свой желудок с алчностью, — сказал мудрый Насир-и-Хисроу... И по­ка волк грызёт барана, траве передышка... Воспользуемся передышкой....

Не дожидаясь, когда все замолкнут, он продолжал:

— Они в наших домах, они едят из наших мисок, они смотрят на наших жён, они задевают наших доче­рей, правильно я говорю?

— Правильно, — послышались слабые возгласы,

— Они называют себя газии, они не газии, они псы.

— Правильно!

— Довольно терпеть нам притеснения, обиды.

— Что делать?

— Слушайте: в каждой хижине сидит один раз­бойник...

— Но у них сабли, винтовки.

— Отберём у них сабли, винтовки.

— А после придут мстители — от нас не останется и дыхания,..

— Кто трус, пусть с его женой спит басмач, пусть дочь его обесчестит басмач.

— Нет.

— Что делать? Что делать? А?

У кого-то вырвалось подобие рыдания.

— Какая там баба вздыхает?

— Вы забыли уже, как слабая женщина победила волка Ибрагима.

— Комсомолка Жаннат-бика молодец…А где она? Если она была здесь... она придумала бы.

— Нельзя. Разве можно. Их много.

Долго ещё шли споры, слова тихие, точно вздохи, и в ночной тьме. Небо тысячами глаз смотрело на кишлак, погружённый в глубокую тьму. Оранжевое сияние на холме потускнело, стало каким-то ржавым и совсем погасло. Потянуло из солёного лога сыростью, а кишлачники не спали, всё шептались.

— Сегодня зарезали двадцать баранов.

— Завтра они потребуют две сотни баранов, червонцы, пшеницу, — сказал Шакир Сами.

В ответ он услышал только хор вздохов.

— Ваши дочери через девять месяцев вам народ воров-ублюдков...

Снова поднялась волна вздохов.

— Ваши жены будут прислуживать у постелей воров.

— Проклятие! — вырвалось у кого-то, — уйдём из кишлака... Пойдём за Аму-Дарью... Лучше стать рабами... лучше быть соломой у пшеницы, чем пшеницей у сорной травы; лучше быть плохим у хорошего, чем хорошим у плохого.

— Эй, там! Куда? — окликнул Шакир Сами, замети что кто-то, пользуясь темнотой, пробирается к выходу на улицу.

— Я, Кенжа, я!

— Куда ты?

— Гм-гм. Много говорите тут, вроде. Нехорошо говорить. Пойду-ка я спать. Завтра рано в поле идти… Гм.

— Значит, ты ушёл?

— А что делать? Они приказывают, они повелевают они требуют, у них ружья... Лучше о них не думать, совсем не думать! Вообразите... лучше, что курбаши Батырбека Болуша нет, басмачей нет. Всё. Уши закрыть, спать... а если голод доймёт, есть станем одуванчики.

Он странно всхлипнул.

— Рукоблудием тебе заниматься, — рассердился Шакир Сами. — Дурак ты. Пешком убежишь от конных? И где ты найдёшь место, где жить кроме родного Курусая? Здесь поселились наши отцы, и нам жить здесь.

— Голодный волк, говорят, сильнее сытой собаки, — снова прозвучал чей-то голос, — а вот голодная собака и волку горло перегрызет. А мы... хэ-хэ... разве сытые...

— Голодные, злые!

— Правильно.

— Тсс, — сказал Шакир Сами, — тише. Кто тут? — Он ощупью пробрался между сидящими к низкому дувалу. Кто-то в темноте дышал тяжело и часто. К забору прижалась серая фигура. Шакир Сами узнал вдову уби­того Махкама.

— Это ты, Бибихола? Здесь мужчины. Чего тебе здесь надо?

— Я к тебе за советом, — заплакала вдова.

— Какой совет? Позор тебе.

— О горе!

— Слабая ты оказалась, Бибихола. Не убереглась ты, Бибихола. Побить тебя теперь камнями надо...

С шёпота голос женщины сорвался в крик:

— На, на. — Бибихола протянула руку, и в ней блес­нул металл. — Смотри ты, храбрец.

— Что это?

— Только болтать ты умеешь, старик.

— Что это?

— Только болтаете вы, мужчины: «Честь! честь!», а сами, сами сидите и шепчетесь. А ваших дочерей, жён терзают, бесчестят.

Она тихо, по-волчьему, завыла, но тут же с силой за­крыла себе ладонью рот.

— На, — снова протянула она руку. Теперь Шакир Сами разглядел, что она сжимает длинный нож. — Вот я слабая, опозоренная... смотри!

Наклонившись, Шакир Сами вперил глаза в лезвие ножа. Чёрные сгустки запеклись местами на холодно мерцающем металле.

— Что?.. Ты?.. Бибихола?

Хриплый клёкот вырвался из горла Бибихолы. Она с трудом сказала:

— Они... оба... там... лежат...

— Ты, ты? — ошеломленно бормотал Шакир Сами.

— Я их напоила их собственной кровью. Крово­пийцы!

— Ты?

— Они лежат ещё тёплые. Ты, храбрец, пойди, посмотри. — Она сунула нож в руки Шакира Сами. Он по­чувствовал, что рукоятка его липкая.

Вдова исчезла, растворилась во тьме. Шатаясь, бормоча что-то, старик прошёл на своё место.

— Смотрите. — И он поднял на вытянутых руках чуть блеснувший в темноте нож. — Смотрите, на нём кровь... дело сделано... У слабой женщины не задрожала рука. Всё равно нам не жить. Скоро рассвет. Они увидят… мер-твецов. Ни одна душа в Курусае не избавится от гибели.

— Что делать? — послышалось сзади.

— Терпение наше кончено. Целый год мы мучились, изнемогали. Целый год нам не давали жить.

— Что делать, что делать?

— Мы честные люди, они воры. Слабая рука вдовы поднялась рукой мести. А мы что, слабее? Эх, правиль­но говорил сынок про Ревком. Был бы у нас Ревком, прогнал бы Батыра Болуша и его шакалов. А теперь са­ми мы себе голова. Вот и решать сами трусы. Возьмём, друзья, в руки оружие. Известно: мёртвому просторная могила, живому — просторный дом. Или нам умирать, или им умирать.

— Повелевает пророк, — загнусавил имам мечети, — повиновение и смирение перед сильными мира. Эмирам и шахам проявлять должно послушание и...

— Что приятно сердцу шаха, во сто крат позорнее в глазах нищего, — парировал быстро Шакир Сами и обратился к дехканам, — неужто подставим мы покорно свои шеи под нож?

— А почему обязательно под нож?.. — робко спросил кто-то.

— Завёл знакомство с поводырем слона — строй большие ворота. Напали разбойники — становись вол­ком. Наступит час утреннего намаза — и голова твоя не найдёт плеч, сколько бы она не искала их.

— Ох!

— Да, ох-ох, а голову тебе не сносить.

— Я уйду, убегу!

— Бояться воробьев — проса не сеять! Хочешь стать шашлыком господина Батырбека Болуша, а?..