Михаил Шевердин - Перешагни бездну

— Наш друг доктор Бадма великий человек и великий путешественник, смелый, мужественный, стойкий, — с чувством произ­нес Нупгун Цереп, и лысина его побагровела. — Весна в долине реки Шийок невиданно суровая, и я не знаю, достали бы мы верховых и вьючных кутасов продолжать путь. В селении Скарду нас встретипн весьма негостеприимно. Жители не пожелали продать нам да­же сухую лепешку. Мы умерли бы с голоду, если бы не доктор Бадма.

Кровь отлила от макушки черепа Нупгун Церена, и он с коми­ческой жалостью погладил свой огромный живот.

— Лег-со! Так случилось. Мы голодали. Мы поневоле вступили на аскетическую стезю бодисатв. Но одного слова господина док­тора Бадмы, оказывается, достаточно, чтобы нам помогали всюду и везде. А не то, в отчаянии, мы хотели свернуть на дорогу в Сри­нагар. Мы отлично отдохнули бы и насладились прелестями дивного климата Кашмира, но тогда мы не поспели бы в назна­ченный цень сюда и не смогли бы сидеть сегодня вместе с вашей милостью, уважаемый господин... Пир Карам-шах. Лег-со!

Он заулыбался, в восторге от того, что ему удалось лицезреть столь уважаемого, столь великого господина Пир Карам-шаха. Глаза его сузились. Он совсем походил на статую Будды. Он на­дулся так, что лысина его снова побагровела. Всем своим видом, поведением Нупгун Церен показывал, какое огромное, чрезвычай­ное одолжение он оказывает этому представителю инглизов, для встречи с которым ему пришлось ехать полторы тысячи миль вер­хом на тряском быке-кутасе, повергая свое рыхлое многопудовое тело превратностям пути по скалистым долинам Центрального Тибетского нагорья, испытывая страдания от ночлегов на морозе под открытым небом, подвергая себя риску нападений воинствен­ных кочевников Западного Тибета. И, что самое главное, он хотел поделикатнее, пояснее выразить свое неудовольствие по поводу негостеприимного приема, оказанного ему в Северной Индии.

— Нам известно, что и Лех, и Гильгит, и Скарду считаются ко­ронными владениями Британии,— куражился он ехидно.— Неужели местные власти — слуги британской короны не могли принять пос­ла священного Далай Ламы достойно? Я понимаю — они темные, малограмотные «кача» — мусульмане. Если они не пони-мают по своему невежеству, с кем имеют дело, им надо приказывать.

Он полез за пазуху. Тесно подпоясанный кушак перехватывал и подпирал кверху красную «кочу», и образованный таким образом напуск использовался тибетцем в качестве вместительной мошны. Оттуда Нупгун Церен вытащил курительную трубку, кисет с та­баком и кресало с огнивом. Он долго выбивал целые снопы искр и долго раскуривал. Тут же он извлек из того же напуска кури­тельные свечи и, бормоча молитвы, зажег их.

— Дух здесь больно тяжелый,— оправдывался он.

Заминка послужила Пир Карам-шаху лишь на руку. Не мог же он так сразу открыто сказать, что международное положение изменилось, что в Лондоне по вопросу о планах великого Бадахшано-Тибетского государства нет ещё единодушия. По-видимому, эта... он не мог назвать её иначе — эта зловредная кошка, мисс Гвендолен Хаит, успела разослать указания по всей горной стране, о том, что Пир Карам-шах не наделен полномочиями вести перего­воры самостоятельно, и посланец Далай Ламы оказался для мест­ных властей в Гильгите совершенно нежданной и, проще говоря, нежелательной личностью — «персоной нон грата».

Пир Карам-шах ничуть не собирался извиняться перед Нуп­гун Церепом — это было не в его характере. Он взял под защиту англо-индийскую администрацию. И сослался на тупость и неве­жество местных гильгитских князьков. Очень сдержанно он по­благодарил доктора Бадму за внимание к высокому гостю.

Приходилось только гадать: каким путем, по каким каналам тибетский доктор Бадма, придворный лекарь бухарского эмира Алимхана, мог узнать о приезде представителя высокого Далай Ламы и, тем более, с такой точностью о его маршруте, что даже сумел встретить его на границе Тибета.

Загадка эта заботила Пир Карам-шаха в течение всей беседы: не мог же доктор оказаться человеком, связанным с «Секретной службой». Ведь только ей было известно о выезде из Лхассы Нупгун Церена. Если это так, почему же его, Пир Карам-шаха, не предупредили. Что это? Недоверие или очередная глупость мистеров эбенезеров?

Загадочной личностью оказался и посланец из Урумчи, предъ­явивший верительную грамоту от Синцзяпского правительства. Он ни в коей мере не мог сойти за китайца. Чисто славянское лицо, русые бородка и усы, очень высокий рост, военная выправка изоб­личали в нём русского. Да он и представился тут же: «Штабс-ка­питан Вяземский». Но оставалось лишь гадать, как мог человек, не знающий ни слова по-уйгурски, не говорящий на дари, не имею­щий зимней одежды, проехать благополучно по Памирским хреб­там, каракорумским перевалам и не замерзнуть, избежать пуль рескемских воинственных горцев.

Объясняться с штабс-капитаном пришлось через двойного пере­водчика. Пир Карам-шах задавал вопрос по-английски, Бадма водил на таджикский, Молиар — на русский. Беседа шла тя­гуче медленно. Многое путалось. Приходилось переспрашивать. Но в конце концов посланец из Урумчи, оказавшийся белогвардейским офицером, сумел рассказать о состоянии белоказачьих соединений в Синизяне на границе с Советским Союзом.

— Патриоты России ждут сигнала из Мукдена,— рассказывал Вяземский.— Объявление Лондоном войны Советам послужит та­ким сигналом. Белогвардейские части в готовности. Конфликт па Китайско-Восточной железной дороге послужил было таким сигналом, но руководитель эмиграции генерал Миллер разъяснил из Парижа, что выступать рано. Мы ждем.

Вяземский держался надменно и с презрением поглядывал на живописное одеяние вождя вождей. Взгляд офицера говорил: мас­карад, детские штучки.

Он, видимо, знал, кто па самом деле этот великолепно разоде­тый в богато расшитом камзоле, в сикхском тюрбане вождь вождей, и не очень стеснялся в выражениях.

— А что касается всех, как их, басмачей... Кто принимает всякую шваль всерьез?

Однако Вяземский отлично знал, где и в каком районе грани­цы па территории Китая сосредоточены банды разных киргизских, дунганских и узбекских курбашей. Он даже продиктовал целый список. Но тут же с великим отвращением, брезгливо морща губы, заметил:

— Все они грязные бандиты. Я бы их перевешал своими ру­ками.

— Курбаши те же военачальники, — возразил Пир Карамгшах. — Война, поверьте мне, в пустынях и диких горах требует диких методов. Арабы тоже воюют не слишком гуманно. А посмотрите, сколько процветающих королевств выросло в передней Азии из крови и жестокостей.

— Чтобы цвели розы, надо их корпи держать в навозе, — поду­мал вслух Сахиб Джелял.