Михаил Шевердин - Перешагни бездну

Он снова подскочил к Монике, трясущимися руками вытащил из-за пазухи сверток в тряпице и забормотал:

— Возьми, доченька! Соедини со своим талисманом эти бума­ги, и ты... О, ты властительница сокровищ пустыни... Ты... ты... бу­дешь самой богатой принцессой мира, а я... я ухожу...

И он ушел, выкрикивая что-то еще, но вой и свист бурана за­глушили его слабый, сиплый голос.

— Коль ты стреляешь, погляди вслед стреле. Порадуйся, как окровавится серд-це врага, — почти нараспев проворчал Сахиб Джелял и выкрикнул в буран: — По-чему же ты не стрелял рань­ше?! Эх ты, Ишикоч!

Покачивая головой, доктор Бадма прислушивался. Заскреже­тала щебенка, и снова в полосе света возникла голова в промок­шей от снега чалме. И снова Молиар быстро заговорил, словно оправдываясь:

— Моя девочка, отдай бумаги. — Он почти силой вырвал сверток из её окоченевших рук. — Не надо. Тебя обидят, у тебя отнимут такие документы... О, здесь все сокровища Кызылкумов! Я сам. Я вернусь, сейчас вернусь, только догоню зверя. А-а! Зверь он. Зверей истребляют.

— Послушайте, вы! — схватил его за руку Сахиб Джелял. — Остановитесь!

— Пусть они убираются, — тихо сказал доктор Бадма. — Пусть убираются и тот и другой. И лучше оставьте документы!

— Нет, нет! И вы туда же!

Молиар вырвал руку. Выкрики его были странны, истеричны. Вытаращенные глаза смешны и жалки. Он выбегал и снова возвра­щался, потрясая свертком в руке. Ноги его скользили по обледе­невшим каменным глыбам. Ежесекундно он мог сорваться вниз.

Доктор Бадма решительно пошел ему наперерез, но он одним прыжком оказался у выхода, вопя:

— Эй ты, сверхчеловек Пир Карам-шах! Эй, Ницше! Ты посмел обидеть доченьку! А вы! Вы! Упустили его... Нет, нет!

Он топтался на месте, обхватив голову руками. Вдруг он упал на колени перед Моникой, впился поцелуем в её сапожок и, вопя: «Не могу! Не могу отдать!», опять убежал.

Моника всхлипнула.

Она почти никогда не плакала. Сахиб Джелял и доктор знали это и были крайне смущены. Слабым голосом Моника попросила:

— Верните его. Он хороший.

Остановившись у выхода, доктор Бадма вглядывался в снеж­ную пелену. Она потемнела и сделалась совсем непроницаемой.

— Ничего с ним не поделаешь, — заметил он.

— На него находит.

— Их там двое против одного. Так оставить нельзя.

Бадма проверил затвор карабина, вскинул его на ремень и ушёл. Сахиб Джелял попытался встать, но бессильно упал на ка­мень. Первый раз Моника видела блестящего, великолепного вель­можу таким ослабевшим, беспомощным. А он, будто догадываясь о её мыслях, извиняющимся тоном сказал:

— Да, бывает. А это во мне хартумская пуля. Ох, она делает меня стариком.— Он говорил о так и не залеченном полностью ранении, полученном в битве при Обдурмане в 1898 году.— От пули у меня слабость и дрожь в ногах.

Моника вскочила и пошла в глубь пещеры. Ей всё ещё хоте­лось плакать, но она нашла чугунок — «обджуш» и поставила ки­пятить воду. Она заварила чай и приготовила похлёбку из вяле» ного мяса и риса. В нише пещеры обнаружилось немного припа­сенных для путешественников продуктов.

Спустя много часов вернулся молчаливый, сумрачный Бадма.

— Темно, не видно ни зги.

Поев, он заметил:

— Безумие какое-то.

Беспокойство не оставляло его. Он часто вскакивал, подходил к краю пропасти и вслушивался в шумы бурана.

Едва рассвело, доктор разбудил Сахиба Джеляла, который забылся тревожным сном.

— Пойду посмотрю, — тихо говорил ему на ухо Бадма.— Снег уже не идет. Да и ветер стих.

— Что с Ишикочем?

— Иду выяснить. Позаботьтесь о ней. Мало ли что может слу­читься. — Он взглянул в сторону, где под шубой лежала Моника. Она спала крепким сном и ни-чего не слышала. Быть может, ей снился сказочный дворец в Хасапабаде? Она чмокала губами и улыбалась совсем счастливо.

— Что вы хотите делать?

— Молиар спутал все карты. Вступил в силу закон: человек человеку волк.

Сахиб Джелял совсем разболелся. Он кашлял с. ужасающими хрипами. На платке, который нет-нет он прикладывал к губам, вы­ступали темные пятна.

— Оставайтесь, — сказал доктор Бадма. — Да, на всякий случай вот возьмите. Когда дойдете до нашего поста, передайте комен­данту. — Он вынул вышитый тибетскими письменами шелковый платок. — На словах передадите: «Доктор вернётся».

— Но зачем... зачем вы идете!

— Я вернусь, но не сюда. Себе не прощу. Повеликодушничал. У них нет ничего святого. Боюсь, что с Молиаром... Да, кстати, нельзя, чтобы эти, как их назвал Молиар, документы попали в их руки. Плохо, что он молчал о них. Ничего не поделаешь, таков Мо­лиар. Припрятал — и ни гу-ry. А насчет талисмана она сама, наверное, не знает. — Он снова посмотрел на спящую девушку.— Вы ей скажите, чтобы сразу отдала, как перейдете через границу.

— Талисман-книжку она потеряла. Пропал талисман, — груст­но заметил Сахиб Джелял. — Ещё где-то в Хасанабаде.

— Час от часу не легче.

Доктор Бадма ушел и не вернулся.

Набирался сил Сахиб Джелял медленно. Три дня он пролежал пластом и только тогда почувствовал облегчение. Опираясь на пле­чо Моники, он побрел по каменистой тропе, где начинался оврипг.

Буран ушел на далекие вершины Каракорума, но по дну ущелья клубился туман жёлтый, густой, промозглый И в двух шагах ниче­го нельзя было различить. Но можно было рассмотреть, что овринг кто-то намеренно разорил. Первая лестница вообще исчезла. Пробраться по карнизу теперь мог лишь акробат. Разглядеть со страшной высоты, что делается внизу, на дне ущелья, не удалось.

— Эх, Ишикоч, Ишикоч! — вздохнул Сахиб Джелял. — За док­тора я спокоен, но... Ишикоч-то...

И снова всплакнула Моника. Сахиб Джелял проклинал свою болезнь и бессилие. С лица он совсем спал. Он, тяжело опираясь на посох, сказал:

— Оставаться здесь нельзя. В путь!

Всю дорогу, пока они медленно шли к границе, он рассказывал сокрушенно и грустно о разъездном торговце, страннике, бродяге, балагуре и шутнике Молиаре по прозвищу Открой Дверь! И тут впервые Моника узнала о человеческой судьбе, не менее фантас­тичной и удивительной, чем её собственная, о странном и даже за­гадочном человеке, русском горном инженере, открывателе бо­гатств земных недр, сказочно богатом, но ставшим полунищим Ишикочем — привратником одинокой курганчи на Ургутской доро­ге, узнала о человеке, который сумел сохранить и сберечь при всех своих пороках и слабостях черты человеческого достоинства и мужества.

— Он такой странный, смешной, забавный, но такой добрый! Он меня спас. И если бы я не знала своего отца Аюба, я сказала бы нашему Молиару «отец»!

Она ни словом не обмолвилась об эмире бухарском. И здесь Сахиб Джелял предпочёл смолчать.