Михаил Шевердин - Перешагни бездну

Теперь между великаном в белой чалме и троном никого не оказалось. Всех точно ветром сдуло.

Толпа молчала. Взгляд эмира перебегал с вновь пришедшего на мокрого, в измазанных илом панталонах индуса.

— Салом, ваше высочество! — заговорил великан. — И да сни­зойдет покои и удовлетворение на вас, господин! И да позволено спросить, что тут происходит? И чем провинился индус? За что сбили чалму с его головы? Почему его хотят потопить в грязном хаузе на главах справедливого повелителя? В чем же вина не­счастного?

Но эмир уже оправился от удивления. Самоуверенность вели­кана заслуживала беспощадного наказания, но он мучительно на­поминал кого-то, и к тому же за морем голов эмир успел разгля­деть, что на дороге пять или шесть слуг сторожат двух великолеп­ных коней в дорогой сбруе. Любопытство, жадность к новостям проснулись в эмире. Забыв этикет, Сеид Алимхаи воскликнул так, чтобы все слышали:

— Эй! Кто вы? Я вас знаю? Откуда вы взялись?

Главный с Посохом поклонился эмиру и повернулся к чело­веку в чалме:

— Кто вы? Откуда вы взялись? И зачем пожаловали в бла­гословенный сад отдохновения его величества эмира?

— Что ты, ослеп? Доведи же до ушей их высочества. Мы Сахиб Джелял— путешественник. А занятие наше угодное пророку Мухаммеду — купля и продажа.

Главный с Посохом обратился к эмиру:

— Тот человек говорит, что он Сахиб Джелял, купец и странник.

— А! Сахиб Джелял? — Эмир старался что-то припомнить. — Что ему надо?

Очевидно, он все-таки вспомнил.

— Чего пришли сюда?.. Зачем нарушаете занятия и покой его высочества?

— Передайте их высочеству, что драка и насилие не способствуют возвеличению мусульманского государя.

Тогда Главный с Посохом воскликнул:

— Он, не знающий света веры истинной, посмел опоганить Милости... Он нечестивый... Хуже кала запретных животных. Посмел купаться!

Сахиб пожал плечами.

— Тауба! А что тут такого? Его же столкнули. Требую спра­ведливости!

— Нет, нет, — глухо проговорил индус,— прикажите отпустить меня, господин Джелял. Я уйду. Мне не пристало подавать жало­бы на всякое отребье. А с вами, господин эмир, мы еще увидимся.

Эмир с удивлением поднял голову. Индус говорил по-персидски. Очень правильно, без всякого выражения. Такая выдержка оскорблённого, избитого фанатиками человека вызывала смутную тревогу. От индуса следовало ожидать жалоб, криков, базарного скандала, а он стоит безропотный, спокойный. Эмир пристально вглядывалсяв измазанное грязью лицо индуса, и мурашки поползли по его спине: столько высокомерия и презрения он прочитал в его глазах.

Неловко кашлянув, Сеид Алимхаи прикрикнул на Главного с Посохом:

— Объясни! Разъясни!

— Внимание... э... имеющие уши, — возгласил Хаджи Абду Хафиз. — Да поймет каждый своим умишком. Издревле повелось в странах Востока и Запада богоугодное дело: когда правоверный повелитель страны по капризу судьбы и злокозненных обстоя­тельств теряет власть и царский трон, вынужденный искать приют в дальних странах и остается не у дел. Тогда, памятуя, что «сидя­щий без дела дергает волосы из бороды» и дабы нарушить скуку обывательской жизни и найти полезное времяпрепровождение в подобных случаях, правоверные государи предаются делам, бла­готворительным и милости. Повелители, лишенные, трона, обра­щали внимание на бедственное положение людей черной кости и... идя им навстречу, приказывали вырыть большие водоемы, дабы избавить мусульман от жажды. Такой водоем создал и великим эмир Бухары, повелитель правоверных, их высочество Сеид Мир Алимхан. Оставив свои дела, он направляется из своей резиденции в семь часов утра не покладая рук трудиться на пользу мусуль­ман, раздавая им воду милости и лично при том записывая на пергаменте тростниковым пером, кому сколько отпущено воды и сколько за эту воду уплачено, чтобы ни один грош не пропал на­прасно.

Видимо, Сеиду Алимхану надоело слушать Главного с Посо­хом или уже сотни раз слушал он эти слова. Он нетерпеливо спро­сил:

- Вода милости... Сколько в казну? Поступило...

Сидевший у подножия трона писец вытащил из коврового хурджуна конторские счеты, защелкал костяшками. Главный с Посо­хом поспешил доложить:

— Одиннадцать рупий и восемь грошей.

— Мало... несчастный я, — заохал эмир. — Злосчастный я... силы... проклятый в хаузе... — разохался эмир, тыкая пухлым пальцем в сторону измазанного илом индуса. И жалобная гри­маса на физиономии эмира удивительно походила на такую же гримасу на посиневшем на ветру лице индуса. — Увы, мои доходы! Хлеб моих домочадцев!.. Бедняжки... Увы мне!

Он прервал свои причитания, чтобы приказать:

— Неверного язычника... прочь!..

Зябко пожимая плечами, индус ушел. Он не обернулся, но сло­ва его услышали все:

— Властелин букашек, а сколько крови еще прольется из-за него...

Толпа пропустила индуса. Оборванцы расступилась перед ним. От глаз эмира не укрылось, что индус сел в стоявший па шоссе неподалеку от сада дорогой фаэтон.

— Проклятие его отцу, — сказал тихо Главный с Посохом,— а лошади-то серые, в яблоках.

Почему-то невинное замечание о лошадях в яблоках вызвало у эмира приступ ярости. Он замахнулся четками на Главного с Посохом.

— Ты дурак... последний из дураков. Это тот, о котором из Пешавера письмо... Вероятно, тот самый купец Шоу... Рот ты разинул...— Голос его снизился до шепота: — Вечерний намаз близко... хотите разорить... нищим сделать... Быстро!

Несчастный, расстроенный, он подпрыгивал в своем скрипучем кресле и умоляюще поглядывал по сторонам. И лишь когда водо-посы снова вереницей потянулись к нему и калям его заскрипел по пергаменту, он успокоился. Внимание его привлек стоявший поблизости человек в сипайском френче цвета хаки, в галифе и высоких лаковых сапогах казанской работы. Сипай низко надвинул свою синюю с блестками чалму на правую бровь, но не мог скрыть на глазу большого бельма. Наблюдая за раздачей воды из хауза Милости, он ждал окончания церемонии с видом случайно попавшего сюда человека.

Сахиб Джелял заметил стоявшему рядом высокому тибетскому ламе:

— Что же Кривой не вступился за Шоу? Приехали-то они вместе. — Но в многоголосом, шумном сборище слова эти буквально потонули. — Толпа капризна... бывало и раньше... Терпение людей истощалось. Они хватали своего государя, поднимали вы­соко над головой и бросали в хауз...

— Так не трудно и простуду схватить, — иронически усмехнулся лама. — Но минуточку, господин эмир заговорил.

А тем временем эмир все что-то шептал на ухо Главному с Посохом, и тот понимающе кивал головой и тоже посматривал подозрительно на сипая. Затем придворный спустился с возвышения и тараня по-бычьи толпу, пробрался к нему и что-то сказал. Ответ лучил, видимо, неожиданный и надменный, потому что, испу­ганно замотав головой, поспешил к трону.