Михаил Шевердин - Перешагни бездну

— Ну? Э?

— Я знаю. Мне многое дано постичь. И я знаю, эмиру надоело ждать.

— Э...э...

— В благородной Бухаре в воротах Арка, резных и бесподоб­ных по сию пору, торчат вот такие арбяные гвозди. Они заржавели, заскорузли от крови, они напоминают о вреде болтливости.

— Гвозди? Э? Болтливость? — недоумевал мулла Ибадулла.

— Гвоздями, железными арбяными гвоздями, по приказанию справедливого эмира, прибивали к доскам ворот за язык тех, кто не умел хранить тайн эмира.

Сахиб Джелял уже поднялся во весь рост, едва не доста­вая своей громадной чалмой болоров потолка и вызывая всем своим величием и особенно бородой у муллы Ибадуллы дрожь в спине.

Теперь Сахиб Джелял свысока смотрел на Ибадуллу. Теперь он был хозяином положения. Мулла Ибадулла Муфти растерялся. Властитель дум и желаний эмира, жестокий всесильный министр задумал перехитрить Бороду, как он в душе называл Сахиба Дже­ляла, и, изобличив его, выслужиться перед эмиром. Мулла Иба-:а безумно боялся, что Борода — человек умный, образованный, богатый, да еще приехавший из Пешавера, значит, с ведома англичан, захватит влияние при дворе. С подобными людьми муллa Ибадулла Муфти обычно разделывался быстро. И он не поколебался бы расправиться с Сахибом Джелялом. Но одно слово все изменило. Оказывается, Борода карздор-должник самого эмира! А в мире ислама, где поклоняются богу торговли, карздор гная фигура. Оказывается, Сеид Алимхан имеет с Бородой совместные денежные интересы. Мулла Ибадулла ругательски ругал себя, что так и не сумел разузнать подробнее о Сахибе Джеляле.

Муллу Ибадуллу предостерег Шоу. Он приехал накануне пря­мо из Пешавера и назвался бомбейским торговцем: «Хочу купить каракульских смушек». Но какой он торговец? Посмотришь, сразу видно, что военный. Да и никакой он не индус, хоть и носит малиновый тюрбан.

Из Пешавера Исмаил Диванбеги с посыльным предупредил: «Приедет господин Шоу. Поуважительней с ним. Он не просто Шоу, он Пир Карам-шах, вождь племени. Он хочет быть Шоу, торговцем. Пусть будет».

Имя Пир Карам-шаха было достаточно известно. Говорили, что нынешний король Хабибулла Газий сделался королем из водоноса Бачаи Сакао благодаря деньгам и помощи Пир Карам-шаха. С такими купцами надо держаться как на острие меча.

А Шоу, или как его, Пир Карам-шах, прямо сказал мулле Ибадулле про Сахиба Джеляла: «Проверьте! Откуда явился? Бы­вает в Советском Туркестане, но его там не трогают. В чем дело? Поищите! Попытайте с пристрастием!»

Поговорить с Шоу толком не удалось. И мулле Ибадулле при­шлось думать и решать самому. «Искал» он, по обыкновению, гру­бо. Еще немного, и он дал бы знак... Проще, когда человека нет. Иди потом доказывай. Искусство «выталкивать людей в небытие» мулла Ибадулла заимствовал из поучений Хаджи Ахрара — зна­менитого в средние века главы ордена дервишей Накшбендие. Из древних философских трактатов мулла Ибадулла запоминал лишь то, что сулило скорую пользу. Попался непонятный, сомнительный человек вроде Сахиба Джеляла — одна борода чего стоит,— возникли сомнения. Что там долго разговаривать, канителиться. Мах­нул рукой — и нет ни сомнений, ни сомнительной личности. И вот нате! Сомнительный человек оказался карздором самого эмира бухарского.

В мусульманских странах в понятие «карздор» вкладывается совсем иной смысл, чем европейское — должник. На Востоке карз­дор почтенная личность, облеченная доверием купеческой общи­ны, делец, которому можно препоручить свои деньги, имущество, честь семьи, судьбу первенца, все свое имение. Карздор не подведет. С карздора не берут расписки. Напротив, кредитор сам вручает должнику письмо о том, что дал ему такую-то сумму на такой-то срок. Письмо карздор хранит у себя. Оно служит напо­минанием о состоявшейся сделке. Брать расписку с должника противно обычаю и совести. Недоверчивого кредитора высмеют иа базарах всего Востока. Ну, а карздор скорее продаст жену и де­тей, да и самого себя в вечное рабство, чем подведет давшего ему взаймы. Иначе позор падет на его голову и на потомство до седьмого колена.

Неясное в голове Ибадуллы стало ясным. Подозрительная личность господин Сахиб Джелял оказался почтенным, уважаемым человеком, ибо сам эмир дает, оказывается, ему взаймы. Горький вздох разочарования мгновенно превратился во вздох умиления, и... мулла решил извлечь из обстоятельств пользу. Не слишком ли он напугал Сахиба? Не понял ли тот, какая опасность ему угро­жала? Не нажалуется ли он эмиру, что с ним обращались непо­добающе? Надо поспешить загладить, усахарить. А все сом­нения и подозрения — оставалось их достаточно — запрятать по­глубже.

С самым низким подобострастием он теперь умолял Сахиба Джеляла присесть:

— Светоч торговли Востока и Запада, светило коммерции, гос­подин мудрости, умоляю, не ставьте вашему рабу в укор, э, на­стойчивость.

«Мы уже и «светоч» и «светило», — думал Сахиб Джелял. — Но осторожность! И «светоч» и «светило» имеет голову, у которой шея-то одна».

А мулла Ибадулла Муфти лебезил:

— Такой высокий гость! Э, желанный гость! Разве мыслимо отпустить такого гостя, э, без плова!

Излюбленное многозначительное «э» муллы Ибадуллы навело на мысль о восточных снадобьях, которые, по слухам, помогали хозяевам Кала-и-Фатту избавляться от мешавших им людей.

— Э, молю, э, не отказывайтесь! «Отец пищи» уже доспевает в казане. Тем временем позвольте вашими мудрым советами про­светить, э, ничтожные наши мозги.

— Вы почтеннейший из духовников, а мы разбираемся лишь в делах купли и продажи, — заметил Сахиб Джелял, пряча усмеш­ку в бороду,— Наши скудные мозги уже высохли на ниве фило­софской мудрости, не то что ваши. Вон какая у вас голова... круг­лая. А лоснится так, словно мозги проступают от избытка. Вы превзошлц все тайные тонкости священных сур корана. Мы прос­той смертный, торгаш, базарчи, и позвольте нам...

— Но вы мудрец и сами знаете, — заерзал мулла Ибадулла,— что джихад, священная война, есть купля-продажа на рынке жизни смерти, где покупатель — сам аллах всемилостивый, а про­давец — правоверный мусульманин.

Что же осталось Сахибу Джелялу? Он величественно кивнул, но тут же иронически добавил:

— Увы, если сравнивать с вами, в вопросах истолкования книг мы бродим в потемках.

Он говорил с важностью, спокойно. Кажется, опасность проше­лестела мелкими шажками мимо, но тут же озноб коснулся спины.

Широченное сюзане, висевшее поперек михманханы, заколеба­лось, и из-за него в выходную дверь выскользнули две фигуры. Видимо, мулла Ибадулла принял меры предосторожности.

— Во время своего эмирства, — хмыкнул Сахиб Джелял, — Алимхан приказывал рядом с болтунами-сплетниками выставлять у ворот арка на позор господ наушников. Их прибивали не за язык, а за ухо. Это тоже очень больно.