Михаил Шевердин - Перешагни бездну

Муллу Ибадуллу скорчила судорога, и он заверещал:

— Остановись, э, единственный в мирах. Болезни — следствие несчастий, посланных всевышним за грехи людей.

— Эге, слава богу, значит, по-твоему, их великолепие и совер­шенство из совершенств нагрешил, и аллах хочет, по твоей молитве, наказать нашего безупречного ревнителя счастья? Одумайся!

Сбитый с толку мулла Ибадулла продолжал выкрикивать свое:

— Язычник подсыпет яд, э, причинит ужасные страдания. А вдруг Бадма подослан врагами? Осторожность, э. Не верьте! Неделю отсрочки. Пошлем соглядатаев! Разузнают о язычнике! Не допущу, чтобы над эмиром мусульман простерлась тень гибели!

Сеид Алимхан устало приказал:

— Не кричи! Эй там, приведите врача... завтра... нет, сейчас...

Всесильный Ибадулла, советник трона, страшный человек, па­лач, проиграл. Волоски бороды Сахиба Джеляла шевельнулись, он облегченно вздохнул. Молиар упивался торжеством:

— Мы и на молнии шашлык изжарим. Мы такие!

Но он ошибался. Он вообразил, что отчаяние толстяка муллы сделало его слепым. Мулла Ибадулла рыдал, извивался в конвуль­сиях, впадал в исступление, как во время своих самых изуверских «зикров». Но он все видел и примечал. Он заметил, что борода Джеляла зашевелилась, что улыбка торжества перекосила круглое лицо Молиара. Мулла Ибадулла был опытным баламутом. И, буд­то и не происходило никакого спора, очень спокойно зачмокал гу­бами, словно леденец посасывал:

— Дева Рума распустила свои косы и закрыла лицо. Вороной цвет ее кудрей залил тьмой вселенную.

Он искушал эмира — ночь наступила, и пора идти в гарем предаться дозволенным наслаждениям с чернокудрыми. Мулла Ибадулла отлично изучил слабости эмира и надеялся отвлечь его.

Намек пропал впустую.

— Угодно нам… пребывать здесь... рассказы господина купца слушать... — и эмир благосклонно кивнул Молнару, — ...желаем... сейчас... пока доктора найдут… тибетского...

— Слепая кошка поймала жареную рыбку, — добродушно по­смеивался самаркандец. — Захотел господин Ибадулла привести в смятение небо и землю. Вообразил одну вещь, подумал: тот базарчи Молиар шатается по базарам, продает советским гражданам мануфактуру и смушки, пудру и духовое мыло, трико и шелк... Эге! Молиар — плохой человек. Молиара надо! — и он провел реб­ром ладони по кадыку. — Мулла Ибадулла — великий ум. Кричит на своих радениях: «Ху-ху». Господин Ибадулла вообразил, что мы, Молиар, переползаем через границу на животе ужом — желто­пузиком. Нет, Молиар вот так: «Ч-чу! Н-но!» — Он подбоченился, задергал воображаемую уздечку и задрал вверх свою бородку. — Именно так разъезжает Молиар, верхом, по Узбекистану и Тад­жикистану. Но точно так же мы едем по стране афган, по стране индусов, по Персии и Аравистану. Где хотим — ездим. И всюду нам — Молиару — почет, уважение.

Сахиб Джелял поднял голову.

— Господин Сеид Алимхан, в коране есть мудрое слово. Сура о джихаде гласит: «В свитке запишут семьдесят добрых дел за каждое преодоление боязни, закравшейся в сердце правоверного, когда он в стране врагов». И разве не богоугодны такие храбрецы, вроде торговца Молиара или афганских купцов Саломат Шо и Суфи Икрама, которые каждую неделю проезжают у пограничного селения Нусай на советскую сторону и, совершив свои торговые сделки и набрав полный хурджун денег и новостей, благополучно возвращаются. Разве не нужны делу мусульманства такие смель­чаки? Удел глупца — причинять вред мирным торговцам. Удел воина — резать мечом, удел коммерсанта — торговать. — И он до­бавил, иронически поглядывая на эмирского духовника: — На­сколько мне известно, господин Молиар перешел сейчас через гра­ницу именно близ селения Нусай по тропе Саломат Шо и Суфи Икрама.

— Да, да. Именно вместе с Саломатом Шо и Суфи Икрамом! — подхватил Молиар, и, померещилось это эмиру или нет, но он хихикнул издевательски.

— Аллах! Они знают про Саломата Шо и Суфи Икрама! — громко прошептал в полном расстройстве чувств духовник. Он жмурил глаза и жалко поджимал губы, пытаясь принять достой­ный вид.

— Таксыр прав, — слегка наклонил туловище в сторону Сахи­ба самаркандец, — именно ваши друзья Саломат Шо и Суфи Ик­рам переправили нас через границу. И нам не пришлось ползать на животе по колючкам и щебенке. И, если к слову сказать, неко­торым наевшим по пять пудов сала такое не под силу. Можно об острые камни кожу ссаднить и кишки размотать на шипах и ко­лючках.

— Тауба! — важно заметил Сахиб Джелял. — Наш базарчи Молиар заслуживает не подозрения, а благодарности и награды.

Уже давно Молиару следовало умерить прыть. Он уже доста­точно наговорил мулле Ибадулле, и тот мог обидеться. Но задор­ный самаркандец, как говорится, натянул поводья острословия, и норовистый конь язвительности мчал его карьером. Он не давал никому слова сказать, делался все ехиднее и назойливее.

— Эй вы, повелитель страха, господин Ибадулла, тому, кто много болтает, имя — старейшина болтунов. Держите вы и в Бухаре, и в Ташкенте, и в Самарканде, и в других местах орду своих глаз проныр-шпионов. И ни один не разглядел меня. Ваши соглядатаи бродят в обличьи крестьян по базарам, шляются по колхозам, пьют чай в чайханах, молятся в мечети. Они смотрели во все глаза и не нашли меня. Лезут в красноармейские казармы, крича: «Кисло-пресно молоко!» и «Сахарни миноград»,— и глаза их про­глядели меня. Крадут коней и овец, воруют патроны, выискивают, что бы стащить, а сами своими гляделками и не видят вовсе, что я смотрю на них, вижу самое донышко их трусливых душонок, рас­спрашиваю их, а они и не догадываются. Да если бы я захотел, или я был тот, за кого меня примяли ваши прозорливые и про­нырливые глаза, давно бы ваших мюридов выловили чекисты и поставили бы к стенке. Бельма у тебя на глазах, слепая ты кошка.

— О величие веры, господин эмир, много пролито крови из-за неосторожных речей. Уши не терпят подобные наглые слова!

— Глаза! Глаза! Глаза!

Эмира била дрожь. Ногти его впивались в ладонь Сахиба Джеляла. Очень неприятно, когда человек рядом с вами помешан­ный и твердит монотонно одно слово. Устремив на сюзане, вернее, на одно место вышивки, остекленевшие глаза, эмир повторял:

— Глаза... мертвые глаза... Его глаз... Слепец смотрит...

Неудобно задавать вопросы правителю, но пришлось нарушить этикет:

— Где, господин, вы нашли там глаза?

— Вон... вон... С краю... Глаз... его глаз...

— Там вышивка. Вышивальщица вышила цветы, узоры... Уме­лая игла вышивала.

Но эмир не унимался. Он не выпускал руку Сахиба Джеляла и не хотел соглашаться, что на сюзане нет никакого глаза.

— Господин, вам кажется. Что-то, клянусь, привиделось. По­мерещилось. Узор... Вышивальщица — талантливый художник...