Богдан Сушинский - Саблями крещенные

— Это правда? — подался к нему генерал. — Об этом я слышу впервые. Значит, есть основание ожидать, что к демаршам двух королей подключится посол Турции?

— Извините за излишние хлопоты, — вежливо улыбнулся Гяур. — Теперь вы сами понимаете, что я не в состоянии служить четырем монархам сразу. При всем уважении к ним. Особенно к испанскому.

— Но вы — наш пленный! — грохнул кулачком по столу генерал. — И мы имеем право казнить вас даже в присутствии всех четверых монархов.

— Это ваше право мы уже оговорили, генерал. К чему излишние эмоции?

— Но в Испании вы получите чин генерала. Я лично позабочусь об этом. И поступите под мое командование. Вместе с теми казаками, которые останутся верными вам. А их, очевидно, окажется немало. Пусть тогда французы решают, как им отбиваться от непрерывных рейдов ваших степных азиатских пиратов.

— Что очень усложнило бы жизнь принцу де Конде. Как и кардиналу Мазарини. Но она была бы усложнена еще раньше, если бы меня и полковника Сирко пригласил на переговоры не кардинал Мазарини, а первый министр Испании.

Генерал д’Арбель впервые удосужился согнать с лица саркастическую улыбку и изобразить некое подобие прискорбия. Что ни говори, а полковник прав. Но что это меняло в их отношениях и в смысле их переговоров?

— Конечно, о вас хлопочет сейчас брат польского короля Владислава принц Ян-Казимир, у которого тоже большие виды на польскую корону. Но при этом сам принц — некоторые, кстати, называют его князем — не забывает, что он тоже служил не королю Франции, а королю Испании. А в плену побывал у французов.

— Еще одно подтверждение того, сколь превратной бывает судьба бродячего рыцаря. И с?… коль относительно для него понятие врага, — в свою очередь напомнил генералу полковник Гяур. — Позвольте поинтересоваться: Ян-Казимир уже встречался с вами?

— Пока нет. Но он уже в Денновере и ждет приема.

— С ним полковник Сирко?

— Кто это? А, командир казачьего корпуса. Попался бы он нам! К сожалению, здесь его нет. Вместе с двумя моими офицерами, которых я послал как посредников в Дюнкерк, сюда прибыли только принц Ян-Казимир и почему-то графиня де Ляфер, супруга заместителя министра иностранных дел Франции. Уж не знаю, с чего это вдруг она забеспокоилась о вас. Но что она является любовницей Яна-Казимира и стремится повсюду следовать за ним, очевидно.

Догадывался ли д’Арбель, какой подлый удар он наносит князю Гяуру? Возможно, и догадывался. Почти минуту он сидел, подперев рукой подбородок, и с наслаждением вглядывался в побледневшее от гнева лицо полковника. А в это время Гяур едва сдерживался, чтобы не вытащить генерала из-за стола и не вышвырнуть из каюты.

— Я не имею чести быть знакомым с графиней, простите, как вы назвали ее имя?… Поэтому мне совершенно безразлично, является ли она женой помощника министра, а любовницей польского принца, или наоборот… Но все же вы окажете мне любезность, если позволите встретиться с Яном-Казимиром и графиней. Мне хотелось бы кое о чем попросить польского короля, Анну Австрийскую и кардинала Мазарини.

— Графиня, говорят, удивительно красива, — разочарованно вздохнул генерал, сожалея, что пробный шар его, запущенный в виде известия о Диане де Ляфер, никаких особых эмоций у полковника не вызвал. А на его чувствах стоило бы поиграть. — Я предоставлю вам возможность встретиться с ней и принцем сразу же после того, как приму их обоих. А возможно, только графиню де Ляфер. В конце концов, именно она представляет здесь интересы Франции. Разве не так?

— Не посвящайте меня в тайны своего гарема, господин генерал, — князю Гяуру стоило немало мужества произнести это совершенно безразличным тоном. — Меня интересует исход переговоров, а не их подробности.

— Не тешьте себя, полковник, что они будут легкими. Выкуп, который мы потребуем, окажется таковым, что князь еще основательно подумает: стоит ли платить названную сумму за какого-то наемника-чужестранца?

Граф де Брежи внимательно прочел письмо первого министра Франции кардинала Мазарини, еще более внимательно всмотрелся в подпись и печать и, задумавшись, положил его на камин, у которого стоял.

Он принимал шведского посланника в своем «зале распятий», сплошь увешанном и заставленном сотнями собранных со всего мира крестов, и письмо кардинала легло к подножию одного из них, совсем недавно подаренного полковником Хмельницким. Обратив на это внимание, посол Франции в Варшаве подумал, что в таком странном совпадении просматривается нечто мистическое.

— Вы знаете, кто подсказал кардиналу, что самое время спасать полковника? — задумчиво спросил он Оливеберга.

— Нет. С точностью, нет. Но подозревал, что просьба исходила от вас.

— Вам не откажешь в проницательности. Хотя вы и не совсем точны.

Оливеберг терпеливо переждал аристократическую паузу графа, не снисходя до унизительного уточнения.

— Она исходила от королевы Польши Марии Людовики Гонзаги, — признал свое поражение в этой дуэли молчания де Брежи.

— Что совершенно неожиданно для меня.

— Как и для меня.

Посол внимательно, насколько позволяло довольно тусклое освещение кабинета, всмотрелся в глаза Оливеберга, пытаясь понять, поверил ли тот ему. Будь сейчас посол пооткровеннее с Даниилом Греком, именовавшим себя здесь Оливебергом, то немедленно признал бы, что тот прав в своем недоверии: никакого отношения к этой просьбе королева не имела, идея принадлежала ему, де Брежи. Услышав о желании посла передать эту просьбу, королева лишь рассеянно кивнула, что, правда, позволило де Брежи тотчас же присоединить и ее голос.

— Невероятные вещи иногда происходят при дворах.

— Если мое сообщение вызвало недоверие даже у вас, представляю, как воспримет его полковник Хмельницкий. Впрочем, он вряд ли будет догадываться…

— Ничего, при случае я позабочусь, чтобы он знал имя спасительницы, — понял свою задачу посланник. — Как и вашу доброжелательную заинтересованность его судьбой.

— Королева ни при каких обстоятельствах не желает терять в его лице союзника, — извиняющимся тоном объяснил граф. — А в ближайшее время полковник может очень и очень понадобиться ей.

— Главное сейчас — помочь Хмельницкому, — деликатно перевел разговор Оливеберг. — Не мог же он в открытую заявить, что интересы польской королевы столь же безразличны ему, как и проблемы вице-губернатора какой-нибудь там Ямайки. То, что он делал теперь, он делал ради Украины и Швеции, а следовательно, ради возрождения своей родины — Византии. — Кстати, он не арестован?

— Был арестован, однако ему чудом удалось бежать. Помогла жена. Бывшая, — мгновенно отреагировал на немой вопрос византийца. — Которую увел его самый упорный враг.