Александр Грязев - Калифорнийская славянка

— Сие мне ведомо, но зимнего пути ждать резону у меня нет. Так уж всё сложилось.

— Понимаю, брат Иван. Походишь ты сегодня-завтра по торговищу ярмарочному, посмотришь, поговоришь с кем надо, да, глядишь, найдёшь себе попутчика. С ним и сговоришься. Из самого Иркутска ты вряд ли кого встретишь, но вот из Тобольска или Койгородка люди на летней ярмарке бывают.

— Сегодня же пойду искать тех людей.

— После трапезы отдохнёшь в горенке, где жить у нас будешь, пока дело не сделаешь, а после вечерней службы мы ещё с тобой потолкуем.

— Я не только ярмарку, но и город хочу посмотреть. Давно не бывал тут.

— Вот тогда и расскажешь мне, как походишь, и у меня тоже найдётся что тебе рассказать … Ну, а теперь помолимся перед трапезой…

После краткого послеобеденного отдыха Иван Кусков вышел на Соборное дворище и направился к берегу Сухоны. Народу на улицах города было много, но, выйдя на набережную, Иван ещё больше поразился суетой на волнах широкой реки. В разные стороны вдоль и поперёк её русла сновали десятки разных лодок, барок, насадов, дощаников, больших и малых, с парусами на невысоких мачтах и без парусов с гребцами. У береговых причалов теснилось множество судов, с которых грузчики и судовые ярыжки сносили по сходням товар в мешках, кипах и тюках, нагружая стоящие тут же подводы, а извозчики везли всё это добро к таможне да ярмарочным лавкам.

Подняв глаза от реки, Иван невольно залюбовался самой набережной, где увидел, как и прежде, много церквей. Разные по своей величине и убранству, они придавали берегу Сухоны какую-то особую красоту, а со стороны реки были несомненно истинным ликом Устюга.

Иван прошёлся вдоль набережной мимо Успенского, Прокопия Праведного, Иоанна Устюжского соборов, мимо Рождественской, Никольской, Варваринской, Покровской, Варлаамской, Преображенской и Сретенской церквей, любуясь ими, восхищаясь трудами рук человеческих, построивших все эти чудные Божии храмы. И он отметил, что такого в его родной Тотьме не было, да и быть не могло. Не из-за людей, конечно, таких же добрых и работящих, а из-за того места, где расположился Устюг у слияния больших рек Сухоны и Юга и у границ многих русских земель, кои тянулись к Устюгу Великому своими путями-дорогами…

…Погуляв по улицам и переулкам воистину огромного города, Иван Кусков вышел на главную его Богословскую площадь с её таможенной и съезжей избами, избой земских судей, гостиным двором с домами для иногородних торговцев, с амбарами и лавками рядом с ними.

Но самыми главными на этой площади были торговые ряды, где уже шумела, кричала, смеялась, негодовала и пела знаменитая на всю Россию Прокопьевская ярмарка.

Несколько торговых рядов насчитал Иван на Богословской площади: мясной и хмелевой, серебряный, хлебный, харчевный и сапожный, кожевенный и рыбный, да ряд Большой площадный, а лавок тут, у которых толпился и горланил народ и не отстающие от него лавочные сидельцы, сосчитать и вовсе было невозможно. А товару всякого — и своего, устюжского, и привозного, было тут видимо-невидимо.

Вот в кожевенном ряду сапожные швецы присматривают, выбирают, щупают руками сыромятные и дублёные кожи на сапоги, поршни, коты, башмаки, конскую сбрую: гужи, шлеи, подпруги.

В кузнечном ряду свой товар и свой покупатель у лавочных сидельцев, которые предлагают им железные крицы, выплавленные в самодельных домницах, кованые судовые и плотницкие гвозди, огнива, светцы-лучевники, скобы, подковы, топоры, замки висячие и нутряные, ключи и прочий железный товар.

В Большом площадном ряду торговали устюжане разным мелочным товаром: шапочники — шапками, портные швецы рубашками, штанами, холщевыми ширинками, сермягами, кафтанами, епанчами, рукавицами, сетями неводными.

А вон в харчевном ряду молодой и пока ещё безбородый удалец-продавец громко крича, зазывал к себе проходивший тут народ: «Наши молодцы не бьются, не дерутся, а кто больше съест, тот и молодец! У нас один молодец съел тридцать три пирога с пирогом и все с творогом! А как шапка свалилась, по земле покатилась, до реки пихал ногой, а вошёл в воду и почуял: что-то лопнуло. Не брюхо ли лопнуло, подумал. Глядит: брюхо цело — ремень лопнул! Заходите и вы наших пирогов отведать! С творогом, капустой, с рыбой заморской, с грибами и ягодой-черникой! Квас попивать, пирогом заедать! Брюхо лопнет — наплевать: под рубахой не видать!»

Тут же меж рядов и лавок ловко сновали торговцы-лотошники. Они тоже громко предлагали свой мелкий товар: пряники, витушки, соль, пуговицы оловянные, зеркальца, свечи, воск, гребни костяные и деревянные… Да разве можно перечислить всё, что торговцы разложили перед народом устюжским и приезжим людом в этот праздничный для всех ярмарочный июльский день…

Находившись в рядах, насмотревшись на товары и людей главной торговой площади, Иван Кусков не пошёл на другие, Вознесенскую и Варваринскую, а направился на Гостиный двор, где жили в эти ярмарочные дни иногородние гости Устюга и вели торговлю тут же.

Из беломорских городов первые гости здесь издавна холмогорские. Обычаем они приплывают на ярмарку на своих судах. А для продажи везут свежую, солёную и ветряную рыбу: палтуса, треску, сёмгу. В чести у покупателей и оленина солёная, и оленьи шкуры, и особенно любимая устюжанами холмогорская морошка.

В лавках костромичей и галичан лучшее в России мыло, лыко, самодельное железо в крицах, кожи красные и белые, холсты крашенинные, лён на пряжу, а у торговцев с Вятки деревянная посуда: блюда, плошки, липовые чаши, ложки, черпаки, сита, решёта.

Множество народа толпится у лавок купцов из Казани. Они приезжают на Прокопьевскую ярмарку всегда с восточными товарами. У казанцев всегда бывает полно китайского шёлка, чёрного и цветного, тяжёлого турецкого бархата, китайских же легких тканей с вышивкой на них каких-нибудь диковинных птиц с длинными и яркими хвостами, а из мелочного товара в ходу на ярмарке казанские румяна и белила для устюжских девок и молодух.

Говорили, что на ярмарке в Устюге бывают гости торговые и из самой Москвы-матушки, но сегодня Иван увидел только одну лавку москвичей, которые торговали воском, свечами, печатными книгами учебными — псалтырями и часословами, минеями месячными, чернильницами да писчею бумагою. А, зазывая покупателей, лавочник тоже возглашал громко: «Подходи к нам — москвичам. Ведь Москва всем городам мать! Матушка-Москва белокаменная, златоглавая, хлебосольная, православная, словоохотливая, книжная и мудрая»…

Походя ещё немного по Гостиному двору, Иван так и не нашёл того, чего искал: торговых людей из Сибири пока не было. Встретил, правда, гостей из Сольвычегодска, да из Койгорода, но это было не то, на что он рассчитывал. Надо было подождать: ведь ярмарка ещё только начиналась. С этой мыслью он пошёл на вечернюю службу в Успенский собор, а потом в избе священника за самоваром был у них с отцом Алексеем разговор о сегодняшнем ярмарочном дне Ивана.