Бен Кейн - Дорога в Рим

Девушка даже не смела себе признаться, что былое упорное нежелание любовника вступить в заговор побудило ее заглянуть в дальние закоулки души, где гнездилась ее собственная неуверенность. Всегда ли жили в ней сомнения, или они появились лишь с отказом Ромула разделить месть, она не знала, однако не могла не оценить стойкую преданность брата Цезарю. Ромул всегда был одержим благородными идеями — вроде освобождения всех римских рабов, — и его не сломили ни тяготы гладиаторской жизни, ни горький опыт походов с армией Красса. Брат остался верен себе. Это чувствовалось и по его поведению, и по тому, с каким уважением отзывался о нем Тарквиний. Даже отказ убить Гемелла говорил сам за себя.

А она? Кем она стала? Мучительный вопрос не давал Фабиоле уснуть всю ночь. Да, она сумела подняться над своим прежним положением, однако профессия, как теперь понимала девушка, наложила на нее прочный отпечаток. В первую очередь — породила в ней недоверие к мужчинам. Опыт Лупанария научил ее, что полагаться на них нельзя никогда и ни в чем, и лишь Брут, неизменно порядочный и честный, стал единственным исключением из толпы. Так удивительно ли, что она отождествила Цезаря с насильником своей матери? Может, она приписала ему то, чего не было?

Нет, возразила она себе. Его выдавал не только взгляд, но и голос, и слова! И все же теперь, вспоминая тот зимний вечер, Фабиола видела все в ином свете. Цезарь ведь ни в чем не признался. Попытка на нее напасть — не доказательство его насилия над матерью. Ромул прав.

Не в силах унять душевную муку, Фабиола лежала без сна, ясно понимая, что заговор уже не остановить. Слишком много властных нобилей, пылающих ненавистью к Цезарю, в него замешано.

Утром, при виде уверенного и непоколебимого в решении Брута, Фабиола изо всех сил пыталась скрыть за улыбками следы ночных тревог, однако любовник что-то почувствовал.

— Мы сделали правильный выбор, любовь моя, — прошептал он. — Для Рима. Для всех нас.

Фабиола, в душе которой возбуждение смешивалось с ужасом, не нашла в себе сил ответить. Наскоро убедив себя, что любовник прав, она лишь пожелала ему успеха и поцеловала на прощание. Теперь же, сидя за туалетным столиком, девушка вновь изнывала от сомнений. Если бы только знать, виновен Цезарь или нет! Если бы знать, вправду ли он погубил Республику! Фабиола вдруг встрепенулась: если кого и можно спросить, то уж точно Тарквиния!

Ответит ли он?

Да и поздно. Время ушло. Даже если Тарквиний скажет, что Цезарь невиновен, заговорщиков не остановить. Смерть диктатора выгодна всем, особенно Марку Бруту. И хотя убийство затеяла Фабиола, рано или поздно заговор возник бы и без нее.

Уговаривая себя, что она не ошиблась и Цезарь все же виновен, Фабиола направилась в Лупанарий. Нужно заняться будничными делами. К приезду Цезаря она, конечно, появится на Форуме, однако до этого лучше не привлекать к себе лишнего внимания. А чтобы успокоиться — принять горячую ванну.

Войдя в приемный зал, девушка велела Бенигну никого к ней не впускать.

Чуть погодя Ромул уже подходил к Лупанарию. Вход стерегли трое. В их предводителе, бритоголовом великане со свежими шрамами, Ромул узнал Бенигна — привратника, чудом не погибшего при налете Сцеволы и исцеленного стараниями Тарквиния.

— Я к Фабиоле, — дружески кивнул ему юноша.

— Она не принимает посетителей, — вежливо ответил Бенигн.

— Я ее брат! — засмеялся Ромул.

Бенигн заступил проход.

— Я знаю.

— Тогда впусти!

— Не велено. — Бенигн нахмурился, двое подручных придвинулись ближе.

Ромул оценил положение. Он профессиональный солдат, зато Бенигн силен, как буйвол. Остальным двоим тоже силы не занимать. Без потерь их не одолеешь, а если и одолеешь, то станет ли Фабиола его слушать?

— Я не собираюсь с вами драться, — заявил Ромул. Слишком уж многое поставлено на кон.

— Вот и хорошо, — кивнул Бенигн, в глазах которого, к радости Ромула, мелькнуло облегчение. Значит, привратник лишь исполняет свой долг.

Проклиная случай, сделавший его врагом собственной сестры, Ромул кивнул Маттию, и оба направились к Марсову полю, лежащему в северо-восточной части города. Путь займет лишь четверть часа, и до приезда Цезаря останется уйма времени, однако Ромул не знал, куда еще идти. Час молитв миновал, впереди назревала новая битва. Раб ты или свободен, в Риме или нет, битва тебя найдет… Ромул стиснул зубы. Уже неважно, сколько врагов выйдет против Цезаря — пять или пятьсот. Решение принято, и он от него не отступит.

При взгляде на Маттия юношу вдруг кольнула совесть. Он ведь теперь отвечает и за мальчишку. Если Ромул погибнет, Маттий мигом окажется там же, где был. Мать хоть и работает в сукновальной мастерской, но прокормить двоих детей не сможет, как не сможет и прогнать злобного второго мужа, который ушел лишь после угроз Ромула.

Нужно будет переговорить с Секундом, решил Ромул. Пока этого хватит. А мальчишку на всякий случай подготовить к худшему.

— Знаешь, это нелегко понять, но в жизни есть ценности, которыми нельзя поступиться, — начал он. — Если Цезаря у сената ждут убийцы, я попытаюсь их остановить. Любой ценой.

Маттий разом погрустнел.

— Но тебя ведь не убьют?

— Ответ знают одни боги.

— Я тоже буду драться, — пробормотал Маттий.

— Ну уж нет, — серьезно ответил Ромул. — Для тебя есть дело поважнее.

Секунд с ветеранами ждал их у храма Венеры, где происходили заседания сената. Святилище, окруженное великолепным парком, составляло часть построек, возведенных некогда Помпеем, неподалеку стоял и первый в Риме каменный театр — тот самый, где Ромул убил эфиопского быка. Несмотря на ранний час, представления уже начались, и Ромула передернуло от кровожадного рева толпы. После памятной схватки с быком к зрелищам его никак не тянуло.

Известию о том, что диктатор велел распустить отряд, Секунд не удивился.

— В решительности Цезарю не откажешь, — только и проронил он.

К отчаянию Ромула, Секунд отказался спрятать ветеранов в соседнем проулке на случай, если они вдруг понадобятся.

— Каждый — сам хозяин своей судьбы. Ты предложил помощь, Цезарь отказался. Это его право, мы не должны вмешиваться.

— Его же могут убить! — воскликнул Ромул.

— Таков его выбор, — спокойно ответил Секунд и свистом отозвал солдат.

— Что ты собираешься делать?

— Вернуться в митреум, — просто ответил ветеран. — Мы принесем жертву Митре и попросим его о помощи.

Ромул напоследок шепнул на ухо Секунду, чтобы присмотрел за Маттием, и через миг ветераны ровными рядами уже проходили мимо него, направляясь к митреуму. Многие на прощание кивали, однако ни один не вызвался помочь: приказ Секунда был для них законом еще более непререкаемым, чем для Ромула приказ армейских командиров. Ветеранов юноша не осуждал: их уважение к судьбе других имело тот же источник, что вера Тарквиния, которой гаруспик учил и Ромула. Сегодня, правда, юноше недоставало сил ей следовать.