Бен Кейн - Дорога в Рим

Если же боги вдруг решат сохранить ей жизнь, цель останется прежней и она вновь попробует вернуть Брута. Если не удастся, что ж, она сама станет обслуживать избранных клиентов, используя все прежнее искусство, снискавшее ей некогда славу. Задача тяжкая и неблагодарная, однако Фабиола не собиралась отказываться от задуманного. Нагнетая в себе злость, девушка вспомнила о матери, изнасилованной нобилем, — и поразилась действенности средства: рука сама потянулась к кинжалу под подушкой, нестерпимо захотелось тут же всадить клинок Цезарю в грудь и объявить о его вине. Интересно, как бы Ромул отнесся к вести о том, что Цезарь их отец. Наверное, его ярость была бы еще сильнее… Если бы только брат вернулся! Все стало бы так легко! Может, он сам решил бы убить Цезаря!..

С этой радостной мыслью Фабиола наконец задремала, и счастливые мечты неуловимо перенесли ее в тот мир, где диктатор убит, Ромул вернулся — и Брут по-прежнему ее любит.

Таким спокойным сном она не спала уже несколько месяцев.

В приемном зале она появилась на следующий день к полудню.

— Хорошо спала? — осторожно осведомилась Йовина.

— Да, спасибо. Наконец-то Морфей надо мною смилостивился, — улыбнулась Фабиола, припомнив ночные видения. — Клиентов не было?

— Нет. И в ближайшее время не будет — лежат с тяжким похмельем. От щедрот Цезаря.

Девушка нахмурилась. Вся столица только и говорила об угощении, устроенном Цезарем в день последнего триумфа: двадцать две тысячи столов, ломящихся от еды и вина! Что ни день — слава Цезаря только росла. Он явно знал, чем снискать народную любовь.

— Не волнуйся, — зачастила Йовина, по-своему понявшая мрачность Фабиолы. — Он раздал солдатам столько денег, что они к нам повалят толпами. Шутка ли — столько лет на войне! Они, поди, сейчас не хуже Приапа, — хохотнула она, указывая на расписанную стену, где бог плодородия, как обычно, был изображен с огромным поднятым пенисом. — Даже эти головорезы, что со Сцеволой, их не остановят!

Фабиола невольно улыбнулась.

— Кто в охране?

— Веттий, с самого рассвета. Говорит, что все тихо. Наверное, эти бандиты тоже вчера праздновали, а кому охота драться на больную голову?

— Ну-у… — протянула Фабиола.

Если уж фугитиварий решит напасть, то за головорезами дело не станет, сколько бы дармового вина ни выставил Цезарь. Поджав губы, девушка поспешила на улицу — оценить обстановку.

Веттий, прислонясь к стене у самого входа, подремывал в солнечных лучах, пробивающихся между зданиями, его знаменитая дубина послушно стояла у правой руки. Восемь или девять стражников толпились здесь же — кто играл в кости, кто разглядывал редких прохожих. Заслышав шаги Фабиолы, Веттий открыл глаза и вскочил.

— Госпожа!

— Я же просила меня так не называть!

Привратник склонил свою огромную бритую голову и, по-прежнему робея обращаться к хозяйке на новый лад, пробормотал:

— Фабиола.

— Сцевола появлялся? Или подручные?

— Даже носа не кажут.

— Не расслабляйся на всякий случай. — Девушка поманила его ближе и прошептала: — Следи, чтобы стражники были наготове. Триумфы Цезаря закончились, становится опасно.

Веттий подхватил дубину и ударил ею по левой ладони.

— Если он решит вылезти, пусть готовится к хорошей драке.

Фабиола кивнула, слегка успокоенная уверенностью привратника.

Как выяснилось, Сцевола готовился не к драке — к войне.

И она грянула в тот же день.

Фабиола заподозрила неладное сразу после полудня, когда вышла взглянуть на стражников. К ее удивлению, улица совершенно опустела: ни играющих детей, ни занятых пересудами соседок, ни вечных попрошаек у Лупанария. Даже окна в инсуле напротив — и те закрыты ставнями.

— И давно все разбежались? — спросила она Бенигна, который теперь стоял на страже вместо Веттия.

Привратник в задумчивости поскреб щеку.

— Час или около того. Я не стал докладывать, безлюдно не только у нас — на соседних улицах тоже.

Фабиола, почуяв угрозу, оглядела ближайшие лавки. Закрытая пекарня ее не удивила: работа там начиналась затемно и весь хлеб — основной рацион большинства римлян — расхватывали еще утром, так что к полудню пекарь всегда уходил вздремнуть. Зато горшечник обычно сидел за работой до заката, и видеть закрытую гончарню было странно. При взгляде же на аптеку Фабиола и вовсе нахмурилась. Аптекарь, коренастый лысеющий грек, на глазах торопливо убирал с прилавка выставленные склянки со снадобьями. Если учесть, что девицы из Лупанария наведывались к нему ежедневно, скупая все: от противозачаточных настоек до любовных зелий, — то аптечная выручка зависела от Лупанария чуть ли не полностью. И при этом грек закрывает лавку среди бела дня?..

Фабиола рванулась к аптекарю.

— Ты куда, госпожа? — взревел сзади Бенигн. — То есть Фабиола?

Она махнула ему и трем другим стражникам, чтобы шли за ней, хотя аптека всего в двадцати шагах, Бенигну будет спокойнее рядом.

Навстречу Фабиоле, показавшейся на пороге лавочки, вышел сам хозяин, вытирая руки о заляпанный передник.

— Рад тебя видеть, госпожа, — поклонился он. — Снова нужен валериановый настой от бессонницы?

— Нет, спасибо. Уже закрываешься? — Она указала на полупустые полки и прилавок.

— Да. — Аптекарь отвел глаза и торопливо добавил: — Жена заболела.

— Какой ужас! — воскликнула Фабиола с образцовым сочувствием на лице. Подозрения, возникшие из-за горшечника и пекаря, только усилились. — Надеюсь, ничего серьезного?

Аптекарь неловко замялся.

— Лихорадка… Еще с ночи…

— Ну уж ты-то наверняка напоил ее нужной микстурой.

— Конечно, — пробормотал грек.

— Какой?

Аптекарь смешался, и девушка поняла, что он лжет. Жену он любил, и, если бы она вправду заболела, он утром не открыл бы аптеку вовсе.

— Что происходит? — спросила Фабиола, подходя ближе. — Горшечник тоже запер лавку, вся улица как вымерла.

Грек шумно сглотнул.

— Не бойся, скажи мне! — Девушка взяла его за руку. — Мы же друзья и соседи.

Аптекарь оглядел улицу в оба конца и явно обрадовался безлюдью.

— Ты права. Надо было тебя предупредить, но он пригрозил убить всю семью. — Голос его прервался от напряжения. — Прости.

Фабиола, несмотря на растущую тревогу, вздохнула чуть свободнее.

— Кто «он»? Сцевола?

— Да, — испуганно кивнул грек.

— Что он задумал? — Фабиоле отчаянно хотелось, чтобы ее подозрения подтвердил кто-то посторонний.

— Он не говорил. Наверняка ничего хорошего. — Аптекарь утер пот со лба. — Всем здешним лавочникам велено исчезнуть после полудня. И не высовываться.

Фабиола кивнула. Идею о том, чтобы удалить возможных сторонников, а заодно и свидетелей, наверняка подсказал Антоний. Сцевола жесток и безжалостен, ему все равно, сколько народу погибнет, а вот начальнику конницы нужно остаться чистым.