Робер Гайар - Большая интрига

— Реджинальд! — ответила она, взволнованная и потрясенная. — Если бы все, что вы говорите, было правдой! Если бы вы могли быть искренним! Если бы вы и вправду были хоть чуть-чуть привязаны к моему маленькому Жаку!

— И вы еще в этом сомневаетесь?

— Вы никогда мне о нем не говорили… Вы никогда не обращали никакого внимания на ребенка…

— На первый взгляд, так оно и было. Но разве не я первый после смерти вашего супруга сказал вам, что его дело должно продолжаться ради сына? Вспомните!

Она опустила голову и вздохнула. Она чувствовала себя готовой к очередному отречению, но за него Мобрей не смог бы ее упрекнуть. Она была готова все простить шевалье. Почему? Да потому, что она чувствовала себя уставшей и опустошенной. Она уже не понимала, что она испытывает по отношению к Реджинальду за его измену. Имела ли она право на ревность после всего того, что она сама повидала в своей жизни? Могла ли она из-за обычной любовной истории, из-за самолюбия рисковать будущим своего ребенка? А кем она будет без Реджинальда? Что с ней будет, если она окажется в руках майора и его приспешников?

— Ясно, — тем временем говорил Реджинальд, — что мы в очередной раз все напутали. Однако Бог не хочет, чтобы это было попусту. Но все же мы потеряли драгоценное время, и теперь очевидно, если капитан Байярдель не отправился сразу после прибытия к Мерри Рулзу, то найти его сейчас в этой кромешной темноте в городе совершенно невозможно!

— Вы виделись с Луизой? — спросила она, и было ясно, что ее мысли были очень далеки от занимавшего их дела.

— Да, — ответил он, — я ее видел. И мы вместе заметили «Деву из порта удачи» в нашей гавани.

— Вы с ней разговаривали?

Прежде чем ответить, он изобразил на лице гримасу неудовольствия.

— Мы немного поговорили…

— А что еще?

— Я ей сказал, что вы против нашего брака.

— И это — все?

Он пожал плечами и улыбнулся своей обычной улыбкой, о которой никто не знал, что думать, и что она означала на самом деле. Почти весело он ответил:

— О, Мари! Вы, наверное, боитесь, что я передал наш разговор Луизе? Наш такой бестолковый разговор? Вам не хотелось бы прослыть в глазах своей кузины ревнивой? И вам не хотелось бы, чтобы она узнала ту тайну, которая так долго объединяла нас: вас и меня? Боже мой! Неужели вы считаете меня таким глупцом, что думаете, будто я могу говорить с ней по такому поводу? Луиза любит вас, Мари. Гораздо больше, чем вы думаете. По крайней мере, она любит вас настолько, чтобы согласиться на самую большую жертву, которая мне только известна…

Мари с любопытством и удивлением посмотрела на него, но при этом сохраняла свой измученный и уставший вид.

— Поймите меня, — с упорством продолжал он, — поймите меня правильно. — При этом он прекрасно понимал, что именно сейчас он разыгрывает свою самую козырную карту. — Я считаю, что Луиза страстно любит меня. Она любит меня совершенно безумно и готова пожертвовать всем не только ради меня, но и ради вас, Мари, потому что она заботится о ваших детях и знает о том наследстве, которое должно принадлежать Жаку, и считает также, что вместе со всеми нами играет в ту дипломатическую игру, за которую вы так на меня сердитесь, хотя только она одна и может спасти вас, сохраняя за вами право на власть… Не правда ли, в этом есть что-то героическое, когда человек любит кого-то, но соглашается разделить свою любовь с кем-то третьим, и все это только потому, что его ведет к этому любовь?

— В конце концов, скажите мне, Реджинальд, — несколько придушенным голосом ответила она, — я намного хуже, чем сама про себя думаю? Плохая мать, да, вы так и говорили; плохая любовница, которая не хочет поверить в верность своего любовника; плохая родственница, которая не понимает жертвенности со стороны своей кузины! Если вы все настолько лучше меня, то что мне про себя думать, что мне-то остается делать?

— Гм… я думал о возможности компромисса… Иначе, что такое дипломатия и политика, если не ежедневный компромисс с ложью? Все мы этим занимаемся… Подумайте, Мари!

— Вы и на самом деле уверены, — спросила она, — что Луизе известна наша тайна?

— Никто ей конкретно не говорил, но, будьте спокойны, она сама обо всем догадалась!

— И она соглашается со всем…

— Ей, конечно, не легко. Теперь вы понимаете, что Луиза, возможно, гораздо лучше, чем вы о ней думаете?

— Так она меня не ненавидит?

— А вы, Мари? Вы-то можете ненавидеть ее, когда вам известно, что ситуация заставляет ее переносить и скрывать боль уязвленного самолюбия? Поймите, что преданность, которую она испытывает к вам и маленькому Жаку, должна быть необычайно сильной, чтобы она согласилась на подобный дележ!

Мари провела рукой по пылающему лбу.

— Все это слишком отвратительно, — сказала она наконец. — В нашей жизни было бы так много плохого, если бы в ней отсутствовало истинное величие души, самоотвержение ради совсем юного существа, в котором еще заключен спящий ангел и которое ни в чем не виновато. Но я спрашиваю себя, не призовут ли однажды на его голову, когда он станет взрослым, несчастье все те недостойные и подлые комбинации, которые мы сейчас затеваем? Не должно быть так, чтобы столько грязи не призвало на себя наказания!

— Может быть, — ответил он. Но тогда Жак станет мужчиной. Если вы воспитали его, как положено, то есть сделали из него человека с чистым и твердым сердцем, то может случиться одно из двух: либо он искупит эту грязь своей чистотой, либо будет действовать точно таким же образом и вполне сможет противостоять всем жизненным невзгодам. Что из этого вам не нравится больше, Мари? Оказаться любовницей мужчины, который одновременно является мужем другой женщины, пусть это будет ваша кузина, или терпеть непрестанные скрытые интриги ваших недругов, которые ревнуют вас? Но при этом не забывайте, что как раз эти интриги и вынудили вас расстаться с тем единственным человеком, который вас по-настоящему любит и которого любите вы сами!

Она слушала его, не шевелясь. Реджинальд увидел, что она протянула руку к тому первому письму, которое начала писать перед его приходом. Он заметил, что она была готова разорвать его. И его сердце подпрыгнуло от радости. Примирение состоялось, а его власть над нею еще больше укрепилась. Она не только согласилась со всеми его предложениями, но он выиграл и всю партию; его положение на острове стало, можно сказать, несокрушимым.

Он подошел к столу и очень нежным движением остановил ее руку:

— Не надо рвать это письмо, Мари, — произнес он. — Я куплю дом в Каз-Пилоте. Мне просто необходимо на острове какое-то жилье. На Каз-Пилоте мне будет очень хорошо.

Она на него не смотрела, но было видно, что неясный страх от того, что он может уехать, охватил ее: