Николай Дмитриев - Обязан выжить

Правда, условия, в которых они очутилась, могли толкнуть женщину на что угодно. Во всяком случае, никакого морального права обвинять ее Вика не имел. У него даже появилось желание хоть как-то оправдать запутавшуюся девчонку, и он спросил:

— Он что, тебя изнасиловал?

— Нет, не сильничал… — Поля опустила голову. — Я сама…

Все стало на свои места, и, ощутив в душе нечто похожее на горечь, уже чисто по инерции Вика поинтересовался:

— И давно ты с ним спуталась?

— Да в тот день… Когда солдат лез, а вы… — Поля вздохнула. — Потом начальник вас запер, а меня к себе завел и сказал…

Ну что ж, в какой-то мере Иртеньев понимал этого начальника. Для здорового мужика, заброшенного превратностями службы в чалдонскую глушь, миловидная и молодая Поля была ой-ой какой лакомый кусочек…

В какой-то момент Иртеньеву зримо представилась капитанская каюта с занавеской на иллюминаторе, смятая постель и скрипящая койка под двумя слившимися воедино телами. Причем Поля виделась ему во всех, таких знакомых, подробностях, а голый начальник почему-то казался жилистым и волосатым.

Видение было настолько четким, что оно вызвало почему-то сильнейшее вожделение, сразу охватившее Иртеньева. Не в силах сдержать себя, Вика вскочил из-за стола и бросился на Полю. Рывок был так резок, что она, до этого покорно, исподволь, следившая за ним, испуганно отшатнулась.

А Вика, уже не помня себя, сгреб женщину в охапку и принялся остервенело стаскивать с нее сарафан. Видимо, думая, что ее сейчас все-таки начнут бить, Поля безвольно опустила руки, и только когда Вика, раздев ее догола, буквально швырнул на постель, женщина, наконец-то поняв, чего добивается мужчина, подалась к нему всем телом.

Все, что происходило дальше, Вика воспринимал урывками. Поля стонала, вскрикивала, что-то несвязно бормотала и то и дело целовала Иртеньева, прижимая мокрое от слез лицо к его ерзающей щеке.

Порой, уклоняясь от ее поцелуев, Вика отворачивал голову в сторону и тогда, кося глазом, видел голое колено женщины и почему-то растопыренные пальцы ее ступни, которые резко вздрагивали в такт каждому мужскому толчку.

Сколько это продолжалось, Вика не знал, да и не хотел знать. Его охватило чувство удивительной близости, и, когда женщина наконец забилась в его объятиях, он только сильнее сжал руки, все глубже погружаясь в сладостную нирвану.

Из этого блаженного состояния Иртеньева вывело приглушенное всхлипывание Поли. Вика открыл глаза и увидел, что она плачет, плотно прижимаясь к его боку и одновременно поглаживая ладошкой ему шею и грудь.

— Ты чего? — забеспокоился Вика. — Больно, что ли, было?

— Нет, мне хорошо, очень… — почему-то шепотом ответила Поля, потом улыбнулась сквозь слезы и проникновенно добавила: — У меня такого, как с вами, еще никогда не было…

— Ну вот, дурочка, — повинуясь какому-то внут реннему порыву, Вика притянул женщину к себе. — Чего тогда плакать?

— Вас жалко, как вы тут без меня…

— Так я ж тебя не бросаю, — удивился Вика.

Одновременно Иртеньев поймал себя на мысли, что его вовсе не беспокоит то, что он лежит в убогой землянке, и то, что где-то там, на воле, в его соперниках ходит сам гэпэушный начальник.

— Не в том дело, — Поля опять громко всхлипнула. — Вася меня отсюда забрать хочет…

— Вася — это кто, тот начальник? — догадался Иртеньев и, приподнявшись на локте, внимательно посмотрел на Полю. — Одно странно: хотел бы забрать, забрал…

— Так он же с вами договориться хочет…

— Со мной? — изумился Иртеньев и, не понимая в чем дело, спросил: — А ты-то сама что думаешь?

— А что мне думать? — Поля деловито вытерла слезы. — Разве я вам, Викентий Егорыч, пара? Это только здесь так…

Вот теперь Вика понял главное. Женщина, лежащая сейчас с ним рядом, изо всех сил хочет как-то облегчить свое положение, и уж, конечно, при любых обстоятельствах, он в данный момент помочь ей ничем не может…

Теперь, когда все вроде бы стало по своим местам, оставалось выяснить последний нюанс, и, немного подумав, Иртеньев сказал:

— Все равно, тут что-то не так… — Вика откинулся спиной на подушку. — Вот ты объясни мне, чего вдруг ему со мной говорить захотелось? Ведь, если по совести, зачем ему это?

— Ну а как же? — Поля отстранилась от Иртень ева и объявила: — Ведь он же на мне жениться собрался…

Услышав такое, Вика только крякнул, молча встал, не одеваясь присел к столу и, почему-то не испытывая ничего, кроме чувства голода, прямо рукой взял со сковородки еще теплый кусок жареного мяса…

Василий Белкин, старший оперуполномоченный Сибирского ОГПУ, сидел напротив Иртеньева, тяжело навалившись грудью на стол. Признаться, Вика до самого появления начальника в землянке не верил, что Поля говорила правду. Нет, то, что гэпэушник обещал женщине нечто подобное, Вика вполне допускал, однако считал это просто мужским пустословием.

И вот сейчас, разглядывая нежданого гостя в упор, Иртеньев отмечал и коверкотовую гимнастерку, и диагоналевые галифе, и ярко начищенные, никак не предназначенные для таежной хляби, хромовые сапоги. Да, судя по всему, начальник готовился к сегодняшнему визиту специально.

Хотя, после памятного объяснения, разговор об отчего-то пожелавшем свататься Васе пару раз заходил, сейчас, насколько мог понять Иртеньев, внезапное появление не имело предварительной договоренности, иначе Поля обязательно предупредила бы его.

Да и сама женщина, едва увидев в дверях расфранченного гэпэушника, сначала растерялась, потом захлопотала, выставила на стол какую-никакую снедь, водрузила на середину знакомую бутыль с самогоном и, еще немного потоптавшись кругом, убежала наружу, оставив мужчин одних.

Похоже, оказавшись в компании со ссыльным в столь необычной ситуации, начальник чувствовал себя неуверенно, так как он довольно долго молчал, потом, все так же не говоря ни слова, нагнулся, поднял с пола принесенный с собой чемоданчик и положил его себе на колени.

Щелкнув замком, гэпэушник оценивающе посмот рел на стол и принялся выставлять свою часть угощения. Так, не спеша и по-прежнему молча, визитер поочередно извлек из чемоданчика бутылку «белой головки», копченую колбасу, сыр и белый хлеб городской выпечки.

Убрав чемоданчик, начальник вздохнул и в первый раз высказался:

— Ну что, ваше благородие, для начала выпьем?

— Ну давай, комиссар, выпьем…

Иртеньев взял бутылку самогона и, увидев, как гэпэушник в свою очередь потянулся за «белой головкой», весело фыркнул. До определенной степени ему показалось символическим так явно выраженное перераспределение вкусов.

Гэпэушник, не поняв в чем дело, удивленно воззрился на Иртеньева.