Сергей Хачиров - Ксанское ущелье

Но тут Габила в свою очередь удивил его. Мягко подтолкнув вперед девушку, он сказал:

— Знакомься, сестра, с героем! Это тот самый богатырь, о котором нам Нико рассказывал…

«Сестра! Сестра! — серебряными колокольчиками звенело в ушах Васо. — Она ему сестра…»

— Значит, это ты волка задушил? — округлились глаза у Иласа.

Васо кивнул.

— Голыми руками?

Васо овладел собой:

— Первого, который в звериной шкуре был, задушил — это верно. А второго, который в княжеском чекмене был, недобитым отпустил… Лучше бы наоборот.

— Ничего. — Габила положил руку на плечо юноше. — Теперь он от нас не уйдет. Это я тебе говорю — То́го.

«Того? Вот это удача! Значит, Габила и есть вожак дружины абреков, которая действует с ними по соседству? Теперь можно будет и сговориться иной раз, и вместе ударить по княжеским прислужникам. Как круто изменилась твоя судьба, Васо. Чем черт не шутит, глядишь, и сравнимся славой с Габилой!»

А тот добродушно подмигнул Иласу:

— Отведи Васо в наш дом. Покажи, Ольга, какая ты хозяйка, угости джигита. Я скоро приду к вам.

Они выбрались из толпы.

Снова заиграла неугомонная зурна. Рассыпая тревожащий рокот, отозвались ей барабаны.

Праздник набирал силу.

Курман и при жизни отца не ладил с Ахметом. А когда, не глядя друг на друга, они проводили старика в последний путь, из сакли то и дело доносилась ругань.

В юности еще подрался Курман с одним из ровесников, и тот оставил ему на лбу широкий шрам. С тех пор даже дома рыжий Курман не снимает надвинутую на брови папаху. И все-то злится на людей, все бубнит себе под нос проклятья.

И надо же было матери в один день и час родить двух таких разных по характеру сыновей!

Ахмет вырос веселым и добрым — от друзей и приятелей отбою нет; Курман всегда один, как сыч. Ахмет, если слово дал, наизнанку вывернется, а сдержит обещание; Курман же во всем себе на уме, на его слово полагаться не спеши.

Стоило Ахмету посвататься к Текле, тихой и скромной девушке из уважаемой в ауле семьи, как родители ее, не чинясь, объявили о свадьбе и дали за невестой корову и десяток баранов. А худая слава Курмана далеко впереди летела. Сколько осетинских аулов прошел он, высматривая невесту, а так никто из отцов семейства и не решился отдать ему дочь. Пришлось из Тифлиса везти жену. Шумная, крикливая оказалась молодая, под стать мужу. Как сошлись на базарных делах, так и жили, вечно что-то деля.

Ну, ладно, в своей семье ругань, грызня — это еще куда ни шло!

Но избраннице Курмана мир и покой в семье Ахмета покоя не давали: каких только небылиц не выдумывала она о тихой и беззлобной Текле! Соседки, как водится, разносили их по аулу. Сколько раз Ахмет просил брата укоротить язык жене, ведь они родные, в одной сакле живут, под одной крышей. Тот же подливал масла в огонь:

— Не нравится? Так уходите! Кто держит?

— Куда же мы пойдем из собственного дома?

— А это уж не мое дело! Где мне прокормить твоих щенков?

— Это как понимать?

— А так и понимать. Работаем поровну, а едоков-то у тебя — пальцев на руке не хватает!

Вон, оказывается, что. Объели. У Курмана трое детишек, а у него, Ахмета, пятеро.

— Делиться так делиться! — не выдержал однажды Ахмет и по камню раскатал свою половину сакли. — Живи один!

У дальнего родича купил Ахмет участок земли на окраине аула, с помощью друзей слепил неказистую, но крепкую саклю. Только мир и после ухода семьи брата не воцарился в доме Курмана.

Каждое лето Ахмет отправляется на заработки. Последние годы он останавливается в Мухране: здесь с охотой нанимают его. Особенно зажиточный грузин Гигла Окропиридзе. По душе пришелся Гигле работник, которому ничего не надо указывать: все сам видит приметливыми, грустными глазами. Всей душой привязался к Ахмету хозяин, и, когда жена благополучно разрешилась мальчиком, именно Ахмета попросил Гигла стать крестным отцом. Единой была привязанность. Ахмет, скучая по своим детям, души не чаял в мальчонке, и тот, едва подрос, за Ахметом ходил как привязанный.

Последнюю осень, провожая Ахмета после уборки урожая домой, Гигла целую арбу кукурузы ему выделил, подарки для детей и для Текле купил.

Когда Ахмет, возвратясь, взвалил хурджины с подарками на плечи, Текле, вытирая слезы радости, заохала:

— С ума спятил, Ахмет! Долго ли надорваться!

— Своя ноша не тянет, разве не знаешь? — усмехнулся он, радуясь в душе, что такая заботливая и терпеливая досталась ему жена. Сиди они круглый год на одних кукурузных лепешках — словом не попрекнет. Чудо, а не жена!

Зубами скрежетал от спокойствия и незлобивости Ахмета братец. Поперек горла была ему дружба Ахмета с Гиглой Окропиридзе, все его раздражало.

В то время когда Ахмет на празднике от души радовался успеху каждого наездника, словно это он сам джигитовал, восхищался красотой и плавностью движения танцевавших девушек, словно в круг выходили уже его собственные дочери, Курман злился, завидовал, презрительно сплевывал, видя, как радуются люди: «Эка невидаль!»

Все бы ничего, но своим собачьим нюхом почуял Курман, что брат как-то связан с отрядом Габилы. Не думая, что в родном ауле живет доносчик, оставил однажды возле сакли Ахмет двух вьючных лошадей, а сам пошел в дом приласкать жену и ребятишек. Считанных минут, пока брат говорил с женой, хватило Курману, чтобы сообразить, что во вьюках — круги сыра, копченое мясо. В лучшие годы не видела семья Ахмета такого добра. Куда же торопится с ним братец? Не иначе как подкармливает тех, кто прячется в горах.

Курман — к князю, в надежде получить награду; дружинники — на потаенные тропы, чтобы перехватить связного абреков. Ахмет же, на счастье, успел спрятать припасы в надежном месте, о котором знали те, кому надо, и налегке возвращался через аул Цхйлон. Здесь жил старый товарищ Гиглы Вахтанг Мурадели. У него всегда вдосталь и сыра, и мяса. Был у Гиглы с Вахтангом уговор: схватят ненароком Ахмета, пусть тот смело говорит, что вьюки Вахтангу предназначаются.

Бросились дружинники к Ахмету:

— Куда мясо дел?

А он им:

— Куда надо, туда и дел. Чего пристаете к честному человеку?

— Не крути, отвечай! Иначе с самим князем иметь дело будешь!

— А чего мне крутить? В Цхилон отвез, Вахтангу Мурадели. Гигла Окропиридзе послал.

Дружинники знали, что Окропиридзе — зажиточный человек. Князь с добрыми хозяевами предпочитает не ссориться. Значит, благоразумнее отпустить Ахмета с миром.

Вернулся Ахмет домой.

— Жена, никого не приметила возле сакли, когда я был?

— Никого не видала. Брат твой крутился — и все.

«Ясно, чьих рук дело», — понял Ахмет.

После мерзкого дележа они с год не разговаривали, с год друг другу руки не подавали. Но на празднике Тбаууацилла, когда даже кровники не пускают в ход оружие, когда сам бог велел забывать обиды, Ахмет шагнул навстречу брату: