Сергей Хачиров - Ксанское ущелье

— Это же абреки, господин губернатор, — дипломатично ушел от ответа Бакрадзе. — Сегодня их нет, завтра опять появились.

— Ну, ничего, — успокоил рассеянно Бауэр. — В японской кампании перемирие. Теперь можно будет бросить все силы на внутреннего врага.

— Слава богу!

— Да, да, — кивнул седой головой губернатор, — слава богу. Слышал, голубчик, ты был в гостях у князя Амилахвари?

— Так точно, господин губернатор, был.

— Правда ли, что абреки… им-м… несколько помяли его?

— Да, господин губернатор. Только не абреки на сей раз, а его же лесорубы…

— Что так?

— А он им жалованье два или три месяца не платил и продуктов на пропитание не завез.

— Ах он прохвост! — пристукнул сухим кулачком по подлокотнику кресла Бауэр. — Ах прохвост! Вот так сами и толкаем народ на противозаконные действия… Не правда ли?

— Так точно, господин губернатор!

— Ты уж разберись тут, голубчик. И лови их, абреков, лови. А то меня жалобами потерпевшие засыпали… Ну, прощай!

Он поднялся с кресла, направляясь к двери. Бакрадзе опередил, распахнул дверь.

— Да, — вспомнил Бауэр; — Я тут тебе помощника нашел. Участ ник японской кампании штабс-капитан Внуковский.

Проводив нежданного гостя, Бакрадзе вернулся в кабинет. «И у этого человека такая власть! — думал он презрительно о губернаторе — Сморчок! Настоящий сморчок! Впрочем, ему тоже не позавидуешь. Вроде и новости хорошие принес, а чем-то серьезно рас строен».

Если бы не эти абреки, вряд ли губернатор снизошел до него. Уж наверняка вызвал бы к себе, и Бакрадзе, вытянувшись в струнку, пришлось бы долго выслушивать стариковские нотации.

Нехотя он стал распечатывать письма. Знакомый почерк. Из Тбилиси. Это же племянник Сулико. Этому чего не хватает? «Денег не дам, — решил Бакрадзе, еще не развернув письма. А развернув, усмехнулся своей прозорливости и внимательности. — Так вот что тебя беспокоило, дорогой губернатор! Вот почему ты был таким ласковым да покладистым! Вот почему озабоченность сдвигала на твоем лбу морщины!»

Племянник сообщал, что на место Бауэра уже назначен новый губернатор — полковник Альфтан, командир 77-го Тенгинского пехотного полка.

«Будь осторожен с ним, милый дядя… по слухам, это очень злой и коварный человек. Если кого невзлюбит, то не отпустит добром; говорят, в своем полку многих офицеров разжаловал…»

«На что намекаешь, племянничек? Ну да ладно, сочтемся — свои люди. А если ты хоть и на треть не соврал, то уже сослужил дяде неплохую службу. Так и быть, пошлю тебе немного деньжат… Веселись! Молодость в жизни бывает только раз.

Н-да… А тучи над твоей головой, Ростом Бакрадзе, кажется, начинают сгущаться. Кончилась спокойная жизнь, кончилась…»

Вполне может статься, что смена горийского губернатора и присылка в его, Бакрадзе, распоряжение боевого кадрового офицера — это звенья одной цепи. Разве не может быть, что этого — как его там? — Видновского послали, чтобы он присмотрелся к местным условиям, а потом и заменил его, Ростама Бакрадзе?

Он опять подошел к столу, щелкнул по хищному клюву бронзового орла, распростершего крылья над бессильной, сжавшейся в комок добычей — барашком-чернильницей, и стал перебирать донесения.

Еще новость. Оказывается, пристрелили пристава Кумсишвили.

Начальник уезда нетерпеливо пробежал глазами листок с донесением аульного старшины. История! Местный богатей Батако Габараев, по наводке которого тот же Кумсишвили возил в уездную кутузку кое-кого из наиболее строптивых, решил припугнуть одного из аульных забияк. Во время схватки, когда Батако и его противник Сослан выхватили кинжалы, пристав бросился в гущу драки, чтобы не допустить кровопролития, и тут один из работников Батако выстрелом из ружья уложил пристава наповал…

Изворотливый ум Бакрадзе мгновенно подсказал, как ему обернуть себе на пользу эту печальную весть. Он позвонил в колокольчик.

Дежурный торопливо распахнул дверь:

— Слушаю, господии уездный!

— Срочно наведи справки, кто задержан по делу об убийстве пристава Кумсишвили.

— Разрешите идти?

«Впрочем, зачем мне все? — обожгла Бакрадзе новая ловкая мысль. — Мне же хватит для этой цели одного Батако».

— Постой, братец, — сказал он дежурному. — Если среди задержанных есть Батако Габараев, приведи его сюда. Если нет, пошли за ним с нарочным.

Батако, к радости уездного начальника, оказался среди тех, кого задержали. Он, сопровождаемый дежурным, несмело перешагнул порог кабинета.

— Ты знаешь, Габараев, что тебя ждет? — пристально глядя в глаза Батако, сказал хозяин кабинета.

— Богом клянусь, господин начальник уезда, я не стрелял в Кумсишвили, — истово крестясь, рухнул на колени Батако. — Люди же видели, не стрелял я…

— Какое кому дело до того, что ты не стрелял? Стрелял твой работник? Твой! Из твоего ружья? Твоего! По твоему наущению? По твоему.

— Ваше благородие! Не учил я его. Не учил.

— Вполне допускаю. Но ружье-то чье? Твое. Люди говорят, работник-то с ружьем стоял, когда вы драку затеяли. Если бы он ружьецо без твоего ведома ухватил, ты бы разве потерпел? Ружье-то твое не один червонец стоит. С серебряной насечкой по ложе. Дорогое ружьецо…

— Ваше благородие…

— Значит, гнить вам обоим в тюрьме. Обоим!

— Ваше благородие…

Батако уронил голову на грудь, шепча под нос себе что-то нечленораздельное. Может, и молитву. В минуты, когда страх перед возмездием обжигал его душу, он вспоминал про всевышнего.

— Ну так как, Габараев, поступим с тобой? — Бакрадзе доволен тем, что ему сразу удалось нащупать слабое место толстяка.

— Пощадите, ваше высокоблагородие! Вашими детками заклинаю вас, пощадите!

Бакрадзе, демонстрируя полнейшую безучастность к судьбе Батако, отвернулся к окну.

— Ваше высокоблагородие! — продолжал умолять Габараев. — Христом-богом клянусь вам, я тут ни при чем. В другого мой работник целился, в другого!

— Ах, в другого! — Глаза начальника кинжально заблестели. — А кто дал тебе, червю земляному, право посягать на человеческую жизнь? В таком случае в кого же он целился?

— В Сослана.

— По твоему, значит, наущению…

Запоздало поняв, что своей болтливостью погубил себя, Батако сник. Его красные тугие щеки побледнели и опали.

«Дозрел, — отметил уездный. — Можно начинать».

Он прошелся по кабинету, поскрипывая начищенными до зеркального блеска сапогами. Раз, другой… Батако следил за ним трусливыми глазами.

— Впрочем, Габараев, — наконец медленно, растягивая слова, сказал уездный, — у тебя еще, кажется, есть один шанс выкрутиться… Да, да… Теперь я вижу, один шанс есть…

— Ваше… высокоблагородие… — перехватило голос у Батако, — сделайте такую… божескую милость…