Вальтер Скотт - Антикварий

— Я скоро стал бы мертвым грузом — только не на нем, а под ним, мой друг! — сказал антикварий. — Черт возьми, видно я тебе надоел, племянник? Или, ты думаешь, мне жизнь так надоела, что я сяду на этого буцефала? Нет, нет, мой друг, если мне надо быть сегодня в Нокуинноке, я должен спокойно отправиться туда пешком, и я это сделаю, по возможности, без промедления. Капитан Мак-Интайр может сам поехать на этом коне, если ему угодно.

— Не думаю, чтобы я мог быть очень полезен, дядя, но я хотел бы, если там несчастье, по крайней мере выразить свое сочувствие. Поэтому я поскачу вперед и сообщу, что вы тоже скоро будете. Дай-ка мне шпоры, мой друг!

— Они вам едва ли понадобятся, сэр, — сказал слуга, в то же время снимая шпоры и пристегивая их к сапогам капитана Мак-Интайра. — Конь идет хорошо и без них.

Олдбок с изумлением взирал на это новое безрассудство племянника.

— Ты с ума сошел, Гектор, или забыл, что сказал Квинт Курций [511], с которым ты, как солдат, должен быть хорошо знаком: «Nobilis equus umbra quidem virgae regitur; ignavus ne calcari quidem excitari potest». [512]Эти слова ясно показывают бесполезность шпор и даже, я добавил бы, их опасность.

Но Гектор, которому мнения Квинта Курция и антиквария в таких вещах были равно безразличны, ответил лишь беспечным: «Не бойтесь, не бойтесь, сэр!»

— Они хорошая пара, — заметил Олдбок, глядя вслед умчавшемуся Гектору. — Бешеная лошадь и сумасшедший мальчишка — два самых своевольных создания в христианском мире! И все это для того, чтобы на полчаса раньше добраться до места, где он никому не нужен, ибо, я думаю, горести сэра Артура такого свойства, что нашему лихому кавалеристу их не излечить. Наверно, все это козни Дюстерзивеля, для которого сэр Артур столько сделал. Не могу не отметить, что к некоторым натурам до сих пор приложимо изречение Тацита: «Beneficia eo usque laeta sunt dura videntur exsolvi posse; ubi multum antevenere pro gratia odium redditur» [513], откуда мудрый может извлечь предостережение — не оказывать человеку благодеяний сверх меры, в какой тот может в будущем воздать, иначе сделаешь своего должника банкротом по части благодарности.

Бормоча себе под нос подобные сентенции скептической философии, антикварий побрел песками в сторону Нокуиннока. Но нам необходимо опередить нашего друга, чтобы объяснить причины, побудившие владельцев замка столь спешно вызвать его.

С тех пор как сэр Артур стал обладателем сокровища, найденного в могиле Мистикота, он пребывал в состоянии, более близком к экстазу, чем к трезвому мышлению. Одно время дочь даже серьезно беспокоилась за его рассудок, ибо, уверовав, что в его руках секрет к овладению неограниченными богатствами, он разговаривал и держал себя, как человек, обретший философский камень. Он толковал о покупке смежных имений, чтобы его земли простерлись поперек всего острова, словно решил иметь соседом только море. Он начал переписку с известным архитектором, задумав обновить замок предков и придать ему такое великолепие, чтобы он мог соперничать с Уиндзором [514], а вокруг разбить парк соответствующих размеров. Толпы ливрейных лакеев уже расхаживали в его воображении по залам, и — о чем только не грезит обладатель неисчерпаемого богатства! — корона маркиза, если не герцога, сверкала перед ним в мечтах. Его дочь — на какую великолепную партию она могла рассчитывать! Теперь он мог думать даже о союзе с принцем крови. Его сын уже был генералом, а он сам — всем, что может представить себе самая необузданная фантазия честолюбца.

При таком состоянии духа всякий, кто пытался низвести сэра Артура в лоно обыденной жизни, получал от него ответы в духе старого Пистоля [515]:

После продолжительного совещания сэра Артура с мистером Олдбоком утром того знаменательного дня, когда был найден клад, мисс Уордор ожидала допроса по поводу оказанного ей Ловелом внимания; читатель может представить себе ее изумление, когда вместо этого последовал разговор, показавший, что воображение ее отца распалено надеждой на обретение несметного богатства. Но когда ее отец вызвал Дюстерзивеля в замок, заперся с ним и, как выяснилось, выразил ему сочувствие в постигшей его неприятности, стал на его сторону и возместил его потери, она встревожилась не на шутку. Все те подозрения, которые в ней давно возбуждал этот человек, усилились, когда она увидела, как он старается внушить ее отцу мечты о золоте, а в то же время — урвать себе возможно большую долю в ценностях, таким странным образом доставшихся сэру Артуру.

Начали появляться другие зловещие симптомы, следовавшие один за другим. С каждой почтой прибывали письма, которые сэр Артур, взглянув на имя отправителя, бросал в огонь, не потрудившись даже распечатать. Мисс Уордор подозревала, что эти послания, содержание которых, казалось, было заранее известно отцу, поступали от настойчивых кредиторов. Тем временем резервы, заимствованные из клада, быстро таяли. Большая часть полученной суммы была поглощена, в силу необходимости, уплатой по векселю на шестьсот фунтов, который грозил сэру Артуру непосредственной опасностью. Из остальных денег часть была дана рудоискателю, кое-что истрачено на прихоти, которые бедный баронет считал вполне оправданными при своих блестящих надеждах, а кое-что ушло на то, чтобы временно заткнуть рты таким заимодавцам, которые, наскучив обещаниями, были одного мнения с Гарпагоном [516], что пора получить что-нибудь существенное. Наконец стало более чем ясно, что через два-три дня после открытия клада все растаяло и не было никаких видов на новые поступления. Сэр Артур, от природы нетерпеливый, снова начал обвинять Дюстерзивеля в нарушении обещаний, вселивших в него надежду, что весь его свинец превратится в золото. Однако этот достойный джентльмен уже извлек из сложившегося положения все, что мог. А так как он был достаточно умен, чтобы не присутствовать при падении дома, устои которого сам подрыл, он попытался успокоить сэра Артура при помощи ряда мудреных терминов своей науки и откланялся, обещав вернуться на следующее утро с такими сведениями, которые непременно избавят сэра Артура от всех его бедствий.