Дэвид Геммел - Македонский Лев

Антипатр положил руку на плечо юноши. — Кто-то должен пойти оповестить людей, что всё в порядке. Нас уже давно не было на поверхности, и кто-то из них, возможно, начал волноваться. Подожди нас снаружи, Никанор.

Когда Никанор кивнул и побежал на свет, Аттал повернулся к Антипатру. — Кто ты такой, чтобы отменять приказы самого Царя? — шикнул он.

— Парень чуть было не сломался. Если бы я и запретил ему, он всё равно побежал бы.

— И что? Побежал бы он. Как это тебя касается?

Антипатр кивнул, начиная понимать. — Я вижу. Тогда он бы впал в немилость. Боги, Аттал, у тебя что, совсем нет друзей? Нет никого, за кого бы ты переживал?

— Только слабому человеку нужны друзья, Антипатр. А я не слабак.

Антипатр ничего не ответил, и двое мужчин ожидали в молчании, казалось, целую вечность. Наконец показалась тучная фигура Элифиона, его голубые одежды были выпачканы глиной. За ним шел Царь с грозным лицом; он вышел из тоннеля на солнечный свет, несколько раз глубоко втянул в легкие воздуха, затем повернулся к Элифиону. Толстяк отступил на шаг, видя гнев в глазах Царя.

— Что я сделал не так, государь? Скажи мне? Я верен престолу, клянусь!

Филипп с трудом мог говорить. — Кто-нибудь, дайте пить! — вскричал он, и Никанор кинулся к нему с мехом воды. Филипп прополоскал горло и выплюнул воду. — Это мои золотые копи, — произнес он наконец. — Мои. Македонские. Скажи мне, толстый дурень, что тебе нужно, чтобы добыть золото из недр?

— Инструменты, государь. Кирки, лопаты… корзины.

— И кто пользуется этими инструментами?

— Как ты видишь, рабы, преступники, воры и убийцы. Эти люди прокляты и отправлены сюда. Женщины также.

— Так ты не видишь, да? — зарычал Филипп. Работа вокруг них прекратилась; стражники с кнутами больше не наблюдали за работниками, которые бессильно опускались на землю, роняя орудия труда. Все взгляды были устремлены на злосчастного Элифиона.

— Я вижу только, что сделал всё, что только мог на благо государственного дела, — лепетал Элифион. — Золото больше не так обильно, как было когда-то, но разве я в этом виноват? Золотые жилы теперь глубже в недрах, куда мы не можем добраться.

Филипп повернулся к стражнику. — Эй, ты! — кликнул он. — Вывести всех из шахты. Всех на свет. — Парень поклонился и побежал к туннелю. — Элифион, — спокойно проговорил Царь, — я могу простить твою алчность, ты желал богатства. Я даже могу простить тебе расхищение моего имущества. Но я не могу простить тебе твою глупость. Инструменты, да. Но какой болван может допустить, чтобы эти инструменты пришли в такое состояние? Стоя одной ногой в могиле, покрытые грязью и шрамами, живя без надежды на лучшее, как эти люди могут работать? Работа в шахте требует сил, могучих рук, крепких спин. Для этого человеку нужна еда, а также вино для поднятия духа. Аттал!

— Да, государь.

— Ты возьмешь это дело в свои руки. Я оставлю тебе сотню солдат. Я хочу, чтобы рабы были накормлены и получили двухнедельный отдых, а сюда направлю новых. Найди себе толкового помощника и организуй работу так, чтобы каждый трудился не более двенадцати часов в сутки. — Филипп посмотрел в глаза воина и вдруг улыбнулся. Атталу была не по душе эта роль, и это было хорошо видно. — Также, — добавил Царь, — тебе достанется сотая часть с каждой новой добычи этого прииска.

— Благодарю, государь, — сказал Аттал, и его глаза сверкнули, когда он поклонился. — Но что делать с Элифионом?

— Кто верховный судья в Македонии? — ответил вопросом Филипп.

— Царь.

— Вот именно. Посему, я приговариваю Элифиона к пяти годам работы на этих копях. Проследи, чтобы он трудился как следует.

Элифион упал на колени. — Государь, молю…

— Увести его с глаз моих! — прорычал Царь. Трое солдат унесли ноющего толстяка прочь.

— А что насчет его жен? — спросил Никанор.

— Купите им дом в Кровсии и выделите пособие. Сокровища перевезите в Пеллу. Где его слуга?

— Я здесь, государь. Меня зовут Парал. — Филипп посмотрел мужчине в глаза. Тот был среднего роста, с коротко остриженными вьющимися волосами, крючковатым носом и темной кожей.

— Ты перс?

— Фригиец, государь.

— Сколько времени служил Элифиону?

— С того дня, как он купил меня одиннадцать лет назад, когда мне было двенадцать.

— Как ты ему служил?

— Сначала я был его мальчиком для утех — одним из многих. Потом он научил меня вести его счета.

— Где он хранит золото?

— За дворцом расположено хранилище.

— Аттал, распорядись, чтобы содержимое хранилища отправили ко мне — за вычетом сотой доли. Теперь, Парал, у тебя новый хозяин. Будешь ли ты служить ему как следует?

Слуга перевел взгляд с Аттала на Царя. — Государь, Элифион посулил мне вольную на мой двадцать пятый день рождения. Он сказал, что после этого будет платить мне за работу у него. Остается ли в действии это его обещание? Или я так и останусь рабом при новом господине?

— Я дам тебе условия получше. Через три месяца ты станешь свободным. С этого момента тебе будут платить столько, сколько назначит за твою работу Аттал. Итак, спрашиваю еще раз, ты будешь работать на нас как следует?

— Буду, государь — буду служить преданно и честно.

— Да будет так, — сказал ему Филипп.

Бардилл сидел неподвижно, пока острый как бритва нож сбривал волоски вокруг его заплетенного в косу хохолка на макушке. Кожа на его голове была стара и морщиниста, но руки прислужника двигались уверенно, обрабатывая череп властителя.

— Одно неверное движение — и я отрублю тебе руки, — произнес вдруг Бардилл. Слуга застыл на мгновение, затем втер побольше масла в лицо и голову Царя, чтобы смягчить щетину. Нож заскользил по коже над правым ухом Бардилла, затем слуга передвинулся, встав перед Царем.

— Отклоните голову назад, государь, — сказал он. Бардилл поднял подбородок и подставил шею. Нож продолжил работу, пока слуга наконец не отошел назад.

Бардилл провел рукой по коже лица и головы. — Хорошая работа, Болий, — сказал он слуге. — Скажи, почему моя угроза не лишила тебя смелости?

Тот пожал плечами: — Не знаю, господин.

— Тогда я скажу тебе, — сказал Бардилл с улыбкой. — Это потому что ты решил, что если случайно поранишь меня, то тут же перережешь мне горло и попытаешься спастись бегством.

Глаза Болия расширились, и Бардилл понял, что попал в яблочко. С сухой усмешкой он встал на ноги. — Не смущайся так из-за этого.

— Если ты знал это, господин, то почему всё же пригрозил расправой за неверное движение?

— Немного опасности добавляет жизни вкуса, как хорошая пряность, а когда тебе уже все восемьдесят три — ядра Зевса — тебе понадобится солидная порция пряности. Впусти сюда Григерия.