Пол Андерсон - Королева викингов

— Очень уж их много против нас, — по своему обычаю медленно выговаривая слова, ответил Аринбьёрн. — Однако случалось людям побеждать и в худшем положении. Я не собираюсь поучать тебя, король. Однако я думаю, что мы, если и сможем победить, то не силой, а одной только волей к победе. Позволь мне дать тебе совет, господин: воодушеви парней и пробуди в них гнев, чтобы они не думали о том, живы они или уже умирают, пока в каждом из них еще остается сила убивать.

Харальд кивнул.

— Хорошая мысль. Я так и сделаю. — Его яростный взгляд и голос смягчились. Он положил руку на плечо Аринбьёрна. — Старый друг, нам с тобой приходилось подолгу и далеко странствовать. Никогда ни один человек не мог сравниться с тобой в верности. Даже когда в твоей душе столкнулись две клятвы… я простил это много лет назад, Аринбьёрн. Сегодня мне кажется, я понял, что ты тогда испытывал.

— Спасибо, король, — ответил Аринбьёрн. — Мужчине надлежит хранить верность своим друзьям и своему господину. Я… Я рад, что мне это удалось. — Его лицо, покрытое продубленной изрезанной морщинами кожей, вдруг перекосилось, он отвернулся и вытер глаза костяшками пальцев. — Думаю, лучше всего будет сейчас взяться за дело.

Моряки с кораблей Харальда успели полностью вооружиться. Предводители выстраивали их в боевые порядки. Морской ветер развевал знамена. В полумиле от них, ближе к Хальсу, противники тоже высадились на берег и строились. Их было гораздо больше, так что дело шло медленнее. У Харальда нашлось время, чтобы выйти перед своими спутниками, поднять руку, привлекая их внимание, и сказать:

— Мужи Норвегии, отпрыски героев, внемлите мне, вашему королю, которому вы присягали на верность! Всем вам ведомо, что мы прибыли сюда с миром. Но здесь ждал нас обман и предательская засада. Ни один человек не может предугадать своей участи, никто не способен укрыться от нее. Он свободен лишь в том, чтобы встретить ее без страха, с таким упорством и силой, чтобы имя его осталось жить после смерти тела, доколе существует мир. Невелика честь для того, кто побежден смертью, когда лежит на одре болезни. Зато счастлив тот муж, который падет в бою, успев пожать урожай, удручающий его врагов, ибо никогда не забудут люди ни его имени, ни его деяний.

Даже в этот день мы можем победить. Ибо трусы они, те, кто скрывался за ложью, боясь сказать, чего хотят от нас. Воистину, их втрое больше, чем нас. — Он усмехнулся. — Каждый из вас должен убить троих. — В ответ на это послышалось несколько смешков. — Волк, на которого накинулись три шелудивых пса, перервет горло первому, сломает шею второму, а третьего отбросит в сторону с распоротым брюхом. Мы не будем стоять на месте и позволять им брехать на нас. Мы построимся свиньей и ударим первыми. И я пойду впереди.

Так он призывал своих бойцов ожесточиться сердцем. И вскоре в ответ ему раздались боевые крики и яростный вой.

Его первый скальд Глум Жейрасон не участвовал в этом плавании. Однако позже, уже на Оркнеях, Глум сложил мемориальную поэму, которую прочел перед последними двумя сыновьями Эйрика и Гуннхильд. Вот как она начиналась:

Норвежцы двинулись вперед. Полетели копья. И очень скоро оказались среди датчан. Кабанья голова их строя неудержимо продвигалась вперед; ее клыки терзали врагов направо и налево. Мечи вздымались и обрушивались вниз, гремели секиры, по ветру летели алые капли. Щиты трещали и раскалывались. Люди падали, корчились, вопили и погибали под ногами идущих. Смрад смерти сразу заглушил все другие запахи.

Харальд Золотой привел с собой не ополчение бондов. С ним были викинги, которым доводилось не раз совершать набеги в Вендланде и Фрисланде, в Ирландии и во Франции. Опытные воины, они позволили норвежцам прорвать свой строй, а затем обрушились на их клин со всех сторон. Знамена сначала замедлили свое продвижение, а потом замерли на месте. Ход боя теперь определяли датчане.

Все же некоторым из норвежцев, оказавшимся ближе к краю этого гибельного водоворота, удалось вырваться и укрыться в лесу. Кое-кому позднее удалось уговорить моряков перевезти их через Каттегат и таким образом вернуться домой. Именно от них Глум Жейрасон узнал почти все, о чем потом рассказывал в своей поэме.

А когда весть о гибели Аринбьёрна достигла Исландии, Эгиль Скаллагримсон оплакал его:

Медлительное летнее солнце повернуло к закату. Невысокий прилив уже доставал до тех, кто пал возле самой воды. Вытекающая кровь тускнела, а на песке появлялись темные пятна. Мертвецы лежали измаранные кровью и собственными нечистотами, широко раскрыв невидящие глаза. На зловоние слетались мухи и облепляли сухие языки в разинутых ртах. Невысоко метались встревоженные чайки, хрипло кричали вороны, коршуны описывали в небе круги и, опускаясь все ниже к земле, дожидались, пока живые уберутся с места их грядущего пиршества. Датчане пошли по полю закончившейся битвы, чтобы добить раненых норвежцев, оказать помощь своим раненым соратникам и раздеть трупы. Насчет возвращения родственникам погибших датчан их оружия и кольчуг, — а родственники были лишь у немногих, — Харальд Золотой сказал со смешком:

— В конце концов, хоронить людей с их мирскими богатствами — это не по-христиански.

Настроение у него было прекрасным. Хотя он сражался наравне с другими, но все же получил лишь несколько незначительных порезов да ушиб плеча: враг не сумел топором рассечь его добрую кольчугу. Он видел Харальда Серую Шкуру живым во время боя, а теперь, рассматривая его труп, вдруг размахнулся и изо всей силы ударил мечом мертвое тело, все еще сохранявшее на лице маску гнева.

— Тут слишком много покойников. Мы не сможем их похоронить, — сказал один из кормчих — он же предводитель части дружины Золотого, находившийся поблизости. — Мы устали, измучены жаждой, проголодались.

— Вечером, когда вернутся рыбаки, мы заставим их этим заняться, — ответил Харальд Золотой. — А пока что нужно послать дозорных отгонять птиц. Наши люди должны иметь достойный вид, когда лягут в освященную землю. Да и норвежцы тоже; тем больше будет нам чести.