Симона Вилар - Ассасин

Власть манит всех. И собравшиеся на очередном совете вожди долго спорили, сначала все еще поглядывая на непривычно тихого Ричарда, а потом будто забыв о его присутствии. Они не согласились отдать первенство воинственному епископу Бове, чье появление в стане крестоносцев раздражало не только английского короля, но и Гуго Бургундского. Медведь сразу почувствовал, что этот Филипп де Дре, епископ Бове и кузен короля Франции, сам жаждет возглавить силы французских войск, потеснив от управления даже его, герцога Бургундского. Бове же громогласно объявил, что готов возглавить все войско, если его признают достойным. Но не признали. Отклонили собравшиеся и кандидатуру надменного Леопольда Бабенберга: австриец был отчаянным воином, однако все его полководческие начинания обычно оканчивались крахом. Кто-то из вождей указал на магистра ордена госпитальеров Гарнье де Неблуса – местного уроженца и мудрого, опытного командира. Одна ко присутствующие на собрании главы тамплиеров сразу помрачнели – рыцари Храма вряд ли бы признали верховным командующим магистра соперничающего с ними ордена. К чести госпитальера Гарнье, надо отметить, он сразу отказался от предложения, ибо понимал, какой разлад это произведет в рядах орденов. Однако тот же Гарнье предложил, чтобы во главе войска стал другой пулен, прославленный герой защиты Иерусалима Балиан Ибелин. Пожалуй, даже Ричард был готов поддержать эту кандидатуру, но большинство воспротивилось: Балиан, сколь его ни уважали, все же был больше известен не своими победами, а продуманными отступлениями – он успел вовремя уйти из обреченного на поражение боя при Хаттине, его героическая оборона Иеру салима окончилась сдачей Святого Града, но никак не удачными боями с Саладином. Скорее уж пусть будет Амори де Лузиньян, опытный воин и коннетабль королевства Иерусалимского, говорили некоторые из присутствующих, в основном местные пулены. Но поставить главой войска Амори означало возвысить Лузиньянов, а король Гвидо по-прежнему не пользовался среди крестоносцев популярностью, и его королевский статус держался только на уважении к Ричарду, все еще поддерживающему своего земляка из Пуату. Выходит, опять Ричард?

– Мы не можем этого допустить! – дергая кадыком на длинной шее, кричал епископ Бове. – И если вы не хотите подчиняться Лузиньяну, что вполне справедливо, то кто нам мешает вызвать сюда и назначить главой воинства того, кто более иных заинтересован в возвращении Иерусалимского королевства под власть Христа? Я говорю о маркизе Конраде Монферратском!

Многие с воодушевлением поддержали его, однако тут неожиданно вступил в спор до этого отмалчивавшийся Ричард.

– Мои люди не пойдут за Конрадом, и я не дам денег на его кампанию! – негромко, но с нажимом произнес он, и все повернулись к нему, будто только теперь вспомнили о присутствии короля.

Да, обсуждая кандидатуру главы похода, они понимали как само собой разумеющееся, что король Англии согласится оплачивать все расходы кампании, но просто опешили, услышав его отказ. Епископ Бове первый заявил Ричарду, что тот из одного лишь упрямства готов сорвать освобождение Иерусалима из рук неверных.

– Я не признаю Конрада, – вскинул руку Ричард, стараясь перекричать собравшихся, – потому что он за нашими спинами вступил в переговоры с Саладином.

Тотчас настала тишина. Стало даже слышно, как пораженный епископ Бове громко икнул, но потом опомнился и завопил, что все это чудовищная клевета.

– Я могу это доказать! – глядя исподлобья на командиров, произнес король. – Несколько дней назад я послал графа Онфруа де Торона в Иерусалим. Вы ведь знаете, что молодой Онфруа прекрасно говорит на языке сарацин, вот я и отправил его к неверным, чтобы он договорился о возвращении нашей родственницы Джоанны де Ринель. Вы ведь понимаете, что сию даму надо вернуть, объяснив ее появление там как недоразумение? И вот, будучи в Святом Граде, Онфруа встретил там верного Конраду барона Рено Сидонского. Онфруа прислал мне голубя с сообщением, что Рено Сидонский даже не скрывал от него, что прибыл по приказу правителя Тира. Выходит, наследник Иерусалимского королевства ведет за нашими спинами переговоры с султаном. Как это назвать, если не предательством?

– Но ведь и вы затеяли тайные переговоры с аль-Адилем за нашими спинами! – тут же нашелся епископ Бове. – Даже собирались втайне от нас оскорбить весь христианский мир, отдав неверному родную сестру. Как это назвать, если не предательством? – повторил он вопрос Ричарда, подражая при этом интонации английского короля, чем вызвал смех некоторых присутствующих.

Правда, все сразу умолкли, когда Ричард поднялся во весь свой исполинский рост.

– Я сказал свое слово, мессиры. Если вы изберете предателя Конрада, я поведу свои войска отдельно от вас. И на мою помощь можете не рассчитывать. Однако любого другого претендента я поддержу – клянусь в том венцом терновым!

И с этими словами он вышел из шатра.

Король направился проведать Беренгарию, которая была еще очень слаба после выкидыша. Но вскоре он пожалел, что покинул совет: во-первых, ему бы следовало остаться, ибо сам он хотел поддержать кандидатуру своего племянника Генриха Шампанского, уже проявившего себя неплохим стратегом в военном деле, несмотря на молодость. А во-вторых… видеться с Беренгарией Ричарду было как никогда тяжело.

Происшедшее с ней несчастье озлобило его жену. Эта обычно тихая и покорная девочка теперь винила супруга во всех своих бедах.

– Вы предали дело Христа, связавшись с неверным, – желчно шептала она, вырывая у мужа свою влажную потную ручку и натягивая покрывало до самых глаз. Ее головка с гладко зачесанными каштановыми волосами утопала в подушках, глаза и нос были покрасневшими от непрерывного плача. – Я буду молиться о вас, Ричард, но… О Пречистая Дева! Как вы могли задумать такое предательство и отдать этим язычникам вашу родную сестру! Я не могла в это поверить… Я всегда думала, что мой супруг – лучший из воинов Христа во всем подлунном мире, а вы… Вы грешник! Все наши беды из-за вас! Это именно из-за ваших грехов мы потеряли наше дитя, из-за вас мы никогда не отвоюем Святой Град!

Ричард стремительно вышел. Слова искренне верующей жены вызвали в его душе смятение. Но Беренгария права: да, он грешник, он носит в себе зло, не слушает соратников, сошелся с неверными… грешил с Девой Кипра… Ричард был очень зол на себя за эту связь. Стоило ли ему перед походом так унижаться перед отцами Церкви на Сицилии, нести покаяние в одной власянице и позволить отстегать себя ради отпущения грехов, чтобы в итоге лукавый завел его в объятия блудницы? Но знатной блудницы, от которой так просто не отделаться. Куда бы ее услать, эту Деву Кипра? Слишком ценная заложница эта царевна, чтобы он мог оставить ее без присмотра. Может, отправить ее в Акру? Но он уже решил услать туда саму королеву, после того как его жене станет лучше, да и Пиону следует туда же отправить. С глаз долой жену и сестру! Однако если оставить Деву Кипра в Яффе, то Беренгария в Акре просто изведется от ревности. Да уж… Скверно. А еще скверно на душе из-за тревоги за кузину. Не так уж много они общались, и пусть Джоанна и сорвала его планы брачного союза сестры с аль-Адилем, но все же они родня, и долг Ричарда – позаботиться о ней. Ричард хотел было сперва отправить за Джоанной ее мужа Обри, но тот вдруг резко воспротивился: чтобы он возвращал жену, которая добровольно сбежала от него к сарацину? И даже намека не сделала мужу, когда Обри лично провожал ее к аль-Адилю! Теперь над ним потешается все воинство крестоносцев. О, Джоанна опозорила его, уверял де Ринель, и так злился, что даже шепелявил сильнее обычного, чем вызывал и смех, и жалость. Однако и понять его можно. В итоге Ричард взялся лично позаботиться о родственнице и отправил за ней графа Онфруа, дабы обговорить сумму выкупа за кузину. Ох, скорее бы уже Онфруа вернулся с Джоанной. Тогда хоть одной проблемой будет меньше. Да и совет рано или поздно должен прийти к какому-то решению. В любом случае…