Валерий Привалихин - Клад адмирала

— И все это зная, по горячим следам не сумели найти? — с сомнением спросил Зимин.

— По каким таким горячим, — махнул рукой старый железнодорожник. — В пятидесятых годах, в конце, только лишь и принялись искать.

— Что так поздно?

— А вот так. Времена-то какие были. Отец собрался было в чека докладывать, мать отговорила: не лезь. Не найдут вдруг — скажут, прикарманил. Найдут — еще хуже. Не поверят, что нет еще одного утаенного местечка, что себе совсем ничего не оставил на черный день.

— А сам ваш отец не пытался хотя бы убедиться, что действительно владеет большой тайной, что клады есть?

— Ну как же это нет. Ему это всю жизнь было как заноза не вытащенная. Ездил сколько раз на те места.

— Копал?

— Представь себе, ни единожды не ковырнул даже лопатой. В первый раз на Усть-Тойловку приехал, там прежде остяцкое селение было. Остяки допреждь на все лето в тайги дальние кочевали, аж на Улу-Юл, а тут им велели оставаться. Приучали к оседлой жизни, значит… В Светловодовку приплыл в другой раз, брошенная еще до революции деревня, — там, рядом, на соседнем берегу спецпоселенцы, комендатура… И в Пустошной. Годами на заимке, после гибели хозяина, никто не объявлялся — и нате вам, артель старательская обосновалась. А ему на Чаю путь не ближний впоследствии стал — его работать в Боготол перевели… В «оттепель», при Хрущеве, значит, отец заявление сделал в органы. Ну, покопали, покопали, не нашли ничего и сказали отцу, что он лишку о кладах читал, вред. Так ему и сказали.

— А позднее? Искали?

— Да уж не по одному разу в каждом месте.

— Может быть, рельеф местности изменился? Берег рушился, передвинулся? Или солдат не точно места назвал?

— Солдату какой прок врать было, — возразил старый железнодорожник. — А берег, ты верно говоришь, подвинулся. Однако другие ориентиры-знаки имеются.

— Но клада нет. Ни одного из трех, — сказал Зимин.

— Они на то и клады, чтобы не сразу даваться, — с вкрадчивостью в голосе произнес Веревкин. — Верно, Виталька, Сережка? — Не дождавшись от мальчишек подтверждения своим словам, сам и ответил: — Верно.

— Значит, вы верите, что золото во всех этих трех местах, — Зимин положил ладонь на лоцманскую карту, — по-прежнему в целости лежит?

— Лежит, — твердо, с убежденностью ответил старик Веревкин. — Как миленькое. Час не пристал открыться.

— А вот эти обозначения какое отношение имеют к золоту? — Зимин показал на карте отметки «Временная летняя дача» и «Могила иеромонаха».

— Это солдат, Расторгуев его фамилия, от заимки Пустошной до моста так шел, путь его… Ты, Виталька, рассказывал, что на заимке Пустошной произошло? — Старик посмотрел на правнука.

— He-а, — послышалось в ответ.

— He-а, все тебе — не-a, — передразнил правнука Веревкин. — Самое главное и произошло. Заложили они последний клад. Старший отряда велел всем садиться в одну лодку: поплывут обратно. Когда выполнили приказ, сели, он одну за одной с берега две гранаты на корму и в нос кинул. Расторгуева взрывной волной из лодки выбросило, потому и спасся один из всех, дошел до моста.

— Прилично шел, — поглядел еще раз на карту Зимин.

— Долго…

— А потом, после встречи с вашим отцом, что с тем солдатом стало?

— Убили его.

— Убили?

— Наповал. Он вечером пришел, а утром его уже убили. Отец рассказывал, он весь от страха трясся, умолял спрятать его. Говорил, Тютрюмов знает, что он жив, и будет искать, пока не сыщет и не добьет.

— Тютрюмов? — переспросил Зимин.

— Ну да, — подтвердил старый железнодорожник. — Был здесь после ухода Колчака командиром отряда чоновцев. Теперь о нем в Пихтовой, кроме меня, разве что Егорка Мусатов помнит… Слышал о Мусатове?

— Слышал…

— Так вот, солдат боялся, что Тютрюмов по пятам за ним идет, отец обещал его спрятать так — ни одна живая душа не найдет, хоть обыщись. Расторгуев успокоился, уснул. А утром все равно ушел. Тайком. Мертвым с новой раной отец его в черемушнике обнаружил. На пол километра не успел от моста уйти…

— Тютрюмов его?

— Кто ж знает. Наверное, Тютрюмов… Вот так с золотом связываться, — подытожил старик.

— Дед, ты забыл про сменщика еще, — напомнил правнук.

— Верно, — закивал Веревкин-старший. — Утром отец сменился. Сменщик его чуть пораньше пришел. Только отец от моста отдалился, слышит: бабах! Бегом вернулся. Мертвый сменщик у будки лежит на рельсах — и никого около. Тишина.

— В последний раз давно копали в Светловодовке, в Усть-Тойловке?..

— Четыре года назад. Я знаешь что еще про себя кумекаю, почему неудачи все: копать глубже нужно. Ящики в земле лет за десять сгнили, а золото вниз ушло. За семьдесят-то с лишним лет, может быть, метров и на пять. А то еще и вбок сместилось, кроме того что вниз погрузилось.

— А Тютрюмов не мог клады перепрятать?

— Не, что ты. Это летом было, в самом конце. А в сентябре Тютрюмова убили.

— Кто?

— Не знаю. Но с почестями его хоронили. Как героя. Значит, убили белые. Или пушилинская банда.

— М-да. Любопытно. Можно, я к вам еще загляну?

— Заглядывай.

Оперативная группа во главе с Нетесовым, скорее всего, вернется не раньше завтрашнего дня. Это Зимин узнал от сержанта Коломникова, заглянув в горотдел милиции. Зато он, Коломников, будет свободен через три часа, и они могут хоть на целые сутки отправиться, куда Андрей Андреевич пожелает.

— В Усть-Тойловку или Светловодовку можно? — не замедлил воспользоваться предложением Зимин.

— Сложно туда. Надувная лодка нужна, двухместная… — Коломников по-мальчишьи поморщил лоб, очевидно, вспоминая, у кого такую можно взять, вдруг встрепенулся: — А вы случайно не у Веревкина были?

— Был.

— Я так и подумал.

— Почему?

Сержант вместо ответа предложил:

— Хотите повстречаться с одним человеком? Лестнегов Константин Алексеевич. Он тоже колчаковским золотом интересуется.

— Хочу.

— Прямо сейчас?

— А он дома?

— Он постоянно дома. В автомобильную катастрофу попал прошлым летом, ноги отнялись. Кирпичный домик наискосок от церкви. Не той, разрушенной, а действующей, Ильинской. Запомнили?

Зимин кивнул.

— Тогда я до дежурю и подойду. Договорились?

— Коломников, со мной поедешь в Таловую. — В дверях возник незнакомый ростом капитан. Задержав на Зимине взгляд, капитан не спросил, почему в дежурной части посторонние, исчез.

— Вы, молодой человек, ломитесь в открытую дверь. Неужели вы думаете, до вашего появления никто и никогда не предпринимал попыток отыскать следы клада? Кому-кому, а вам неизвинительно начинать вот так. Ни у кого толком ничего не спросив, не попытавшись даже разузнать, какая была проделана работа до вас…

Зимин сидел в просторной прохладной гостиной в доме Лестнегова за столом, слушал хозяина — седовласого мужчину лет шестидесяти пяти, полупарализованного, передвигающегося по гостиной в кресле-каталке.