Валерий Привалихин - Клад адмирала

Бердинских:Как часто вы виделись в Прожогиным?

Тютрюмов:Ежедневно. Разумеется, когда я или он не бывали в отлучке.

Бердинских:В какое время дня встречались 22-го?

Тютрюмов:Вечером. Поздно вечером.

Малышев:Он вызывал вас или вы пришли по личной инициативе?

Тютрюмов:Какое это имеет значение?

Бердинских:Отвечайте на вопрос.

Тютрюмов:По личной.

Малышев:О чем шел разговор?

Тютрюмов:Он спрашивал о положении с бандитизмом в районе. Особенно интересовался бандой Пушилина-младшего.

Бердинских:Он был один?

Тютрюмов:Да, один.

Бердинских:Никто не заходил к Прожогину во время вашего разговора?

Тютрюмов:Никто.

Бердинских:Вам что-нибудь говорит фамилия Взоров?

Тютрюмов:Нет. Совсем ничего.

Бердинских:Подумайте еще.

Тютрюмов:Я подумал. Ничего.

Бердинских:Вы были на становище Сопочная Карга?

Тютрюмов:Несколько раз.

Бердинских:Меня интересует день 23 августа.

Тютрюмов:Нет. Я объяснял уже, что выехал поездом…

Бердинских:При аресте у вас был отобран револьвер системы „смит-вессон“. Пули, которыми были убиты Прожогин и Взоров, выстрелены из вашего револьвера. Так показала экспертиза.

Тютрюмов:Этого не может быть. Какая-то ошибка.

Бердинских:Ошибки нет.

Тютрюмов:Мне тогда нечего сказать.

Бердинских:23-го же августа убиты милиционер Маркушин и телефонистка Ольга Камышова, взломан сейф в кабинете Прожогина. Вам не кажется, что между событиями в Пихтовой и на Карге есть связь?

Тютрюмов:Почему мне должно казаться?

Малышев:Странно, что вы даже не поинтересовались, кто такой Взоров.

Тютрюмов:Что странного? Ждал, что мне объяснят.

Малышев:А может, потому, что имя вам известно лучше, чем членам следственной комиссии?

Тютрюмов:Чепуха.

Бердинских:Чепуха — все, что вы здесь несете. На Карге вы убили Прожогина и белогвардейского офицера Взорова, потом появились в Пихтовой. Заметать следы. Но уже когда было поздно.

Тютрюмов:Мне было незачем, как вы выражаетесь, заметать следы. Ничего такого не делал, чтобы следы нужно прятать.

Бердинских:Делали! И хватит играть в кошки-мышки. Вечером 22-го, перед своей гибелью, Прожогин позвал вас срочно прийти к нему для разговора о золоте. Речь шла о невероятно большом количестве золота.

Тютрюмов:Ну, это уж совсем бред.

Малышев:Вот письменные показания мужа Ольги Камышовой. Она слышала разговор ваш с Прожогиным и пересказала мужу. А вот — протокол допроса старшего милиционера Шестерова. Афанасий Маркушин похвастался ему, что изловил и свел к самому секретарю укома важную птицу — белогвардейца. Читайте, читайте, Тютрюмов. Говорите, если найдете что, в свою защиту.

Бердинских:Но помните: это еще не главное обвинение против вас.

Малышев:Сказать, зачем вы рвались к сейфу? За записями разговора между Прожогиным и Взоровым. Уверен, вы их там нашли. Просчитались в малом: важные бумаги чаще всего пишутся с черновиками.

Бердинских:Честно признаюсь: нам бы куда труднее было понять, во имя чего все наворочено, если бы не клочки бумаги в корзине. Взгляните.

Тютрюмов:Не буду. Все это напраслина.

Бердинских:Напраслина?

Тютрюмов:Да!

Малышев:Но это же чистое безумие, Тютрюмов, — огульно все отрицать. Перехвачено ваше письмо к сестре, где вы ей обещаете скоро богатую жизнь. На Карге в песке найдены монеты, на трех из них отпечатки ваших пальцев. Вина очевидна. Требуется только, чтобы вы показали, где спрятали золото.

Тютрюмов:Могу повторить одно: ни о каком золоте не знаю.

Малышев:Ну, Тютрюмов, это уж, знаете, идиотизм.

Бердинских:Ладно, гражданин Тютрюмов, не думаю, что в одиночку за одиннадцать дней вы куда-то далеко перепрятали такой большой груз. Три лошади — тоже не иголка. Найдем без ваших признаний. Вот только после этого на пощаду не рассчитывайте.

Тютрюмов:А не надо пугать. Я пуганый. Золота им захотелось…

Бердинских:Что-что? Как понимать ваши последние слова?

Тютрюмов:А как душе угодно.

Бердинских:Ладно. Завтра вас доставят в Новониколаевск, продолжим там…»

— Это основное из протокола допроса в Пихтовом бывшего командира части особого назначения, — сказал Лестнегов, заметив, что Зимин закончил читать.

— А что было дальше? Известно, что дали допросы в Новониколаевске? — спросил Зимин.

— Допросов больше не было, — ответил Лестнегов. — По пути в Новониколаевск Тютрюмов был убит, я уже говорил, при попытке к бегству. Третьего сентября. Его охраняли так, что бежать практически было невозможно. Он пошел напролом. Рассчитывал, скорее всего, что стрелять ни в коем случае не будут.

— То есть будут беречь как хранителя тайны захоронения адмиральского золота, — сказал Зимин.

— Да, — согласно кивнул собеседник.

— Ну и что было за это членам следственной комиссии? — спросил Зимин.

— Ничего ровным счетом. Все пошли на повышение. Малышева — а он стрелял в Тютрюмова, — как я знаю, вскоре перевели в Москву. Дожил до пенсии.

— Это точно?

— Абсолютно, — кивнул Лестнегов. — Пенсионер союзного значения.

— Тогда я думаю, — после долгой паузы сказал Зимин, — давным-давно никакой тайны нет. И самого Пихтовского, тютрюмовского или адмиральского, как хотите назовем, клада нет.

— Странный вывод, — с удивлением сказал Лестнегов. — И почему вдруг так?

— А потому, что никто из членов следственной комиссии, допустивших смерть Тютрюмова, не пострадал. Хотя по логике они могли получить за это весь набор крупных неприятностей. Для представителя Сибревкома Малышева стрельба на поражение в единственного хранителя тайны громадного золотого клада — достояния молодой Советской республики — это вообще смертный приговор самому себе. У него бы с кишками выдавливали не в двадцатом, так в тридцать седьмом: где золото, зачем стрелял? Но ведь, говорите, не пострадал?

— Нет.

— А из этого следует, что какие-то секреты, не занесенные в протокол, раскрыл все-таки следственной комиссии Степан Тютрюмов, и еще осенью двадцатого, ну, может, в двадцать первом золото тайно выкопали, увезли, и все семьдесят лет клад под Пихтовой есть не более чем призрак. Золотой мираж. И поисковые работы все эти годы разворачивались вокруг призрака.

— Интересно. Я об этом вот так никогда не думал, — сказал Лестнегов. — Но вы ошибаетесь.