Огюст Маке - Прекрасная Габриэль

Но в семнадцать лет Габриэль не умела лгать. Она смотрела на Генриха, лежавшего у ее ног, глазами сестры, с уважением верноподданной и думала искренно, что отдает ему все свое сердце. Она сама не знала своего неоцененного сердца.

Когда король долго прижимал к губам эти бархатные пальчики со скромной и почтительной горячностью (несомненный знак истинной страсти), Габриэль приказала Грациенне затворить дверь и предложила деревянную скамейку королю. Скамейка была только одна и принадлежала по праву французскому королю. Но Генрих весело сел на четверик ячменя, и скамейка досталась Габриэль, девушка села на нее и приняла серьезный вид.

— Еще неосторожность, государь, — сказала она очаровательным голосом. — Отец мой в отъезде, но он может воротиться. Ваше величество ничему не подвергаетесь со стороны ваших верноподданных, но меня будут бранить, мне придется плакать, когда вы уедете.

— Плакать? О, моя милая красавица! — сказал Генрих. — Нет, вы плакать не будете. Притом ваш отец не воротится. Я послал его в Мант.

— Это вы послали его, государь? — вскричала молодая девушка. — О, злой король!.. Бедный отец!

— Конечно, я это сделал, раз уж мне нельзя видеть вас при нем.

— Ни в его отсутствие, ни в его присутствие, государь, — сказала Габриэль печально. — Время настало сказать правду, хотя мне многого это стоит, но я должна говорить, слушайте.

— Какую правду? — воскликнул встревоженный король.

— Мы уже не увидимся более.

— О!

— Никогда… Отец мне приказал… Он растолковал мне мое положение относительно моего короля, потому что здесь вы король в наших сердцах и в наших желаниях.

— Не так, как в Париже, — сказал Генрих, стараясь развеселить Габриэль, которая в самом деле улыбнулась.

— Ну! — воскликнула она. — После поговорим об этом. Бесчеловечно со стороны верноподданной огорчать своего короля, а королю было бы жестоко помешать своей верноподданной ужинать. Государь, мы задержались на купанье: уже одиннадцать часов, и мы умираем с голода.

— И я тоже, моя красавица.

— О государь! Я угощу вас. Какая радость! Я задам пир великому Генриху, и чудный пир, увидите. Грациенна, подай вишни и смородину.

— Черт побери! — сказал король с гримасой. — Не очень сытно.

— У нас есть пирожные, государь, легкие пирожные, какие Грациенна прекрасно умеет делать.

— Пирожные! Чего же еще больше?

— Это лакомство нам надо простить, государь, мы лакомки. Есть скляночка орехового ликера. Как мы вас угостим!

Аппетит короля, как охотника и воина, затрепетал. Его мороз продирал по коже при виде пурпуровых вишен, наложенных на тарелку, а особенно смородины, белые и красные кисти которой блестели при огне, как рубины и топазы.

Стол был накрыт. Генрих предложил кусок пирожного Габриэль и сам взял, вздыхая. Она взглянула на него и поняла.

— Как я глупа, — сказала она, — король голоден, а я ему предлагаю женский ужин!

— Самая прелестная женщина на свете, — отвечал Генрих, — может предложить только то, что у нее есть.

Габриэль с грустью отодвинула пирожное и вишни.

— Надо поискать, — сказала она. — Грациенна, довези меня в лодке до дома. Там мы, наверняка, найдем провизию.

— Нет! Нет! — вскричал Генрих. — Я предпочитаю насытиться, лицезрея вас, я ужинаю, любуясь вами. Я съем ваши крошечные ручки…

— Жалкая пища для желудка, государь. Поищем! Поищем! — сказала Габриэль, легонько отстраняя Генриха, который добирался до ее рук.

— Мне кажется, — сказал он, — сейчас говорили, что в шлюз мельницы попадают огромные рыбы. Не раскинуть ли невод или нет ли удочки? Мельники всегда занимаются этим.

— Не знаю, — сказала Габриэль.

— Я найду. Несколько раз случалось мне ужинать на мельнице постной пищей.

Через несколько минут осмотра король увидел одну из трех удочек, которые Дэнис расставлял каждый вечер и которая тряслась, предвещая удачу. Славный угорь уцепился за нее, и король скоро вытащил добычу, на которую Грациенна с радостью бросилась, а Габриэль с испугом отскочила.

— А где же огонь? Где же приправа? — спросил Генрих.

— Шпек, луковица и вино здесь есть, — отвечала Грациенна, — а через четверть часа я подам это кушанье вашему величеству.

— А я в эти четверть часа брошусь к ногам моей Габриэль и так часто, так нежно буду говорить ей о моей любви, что смягчу ее свирепое сердце.

— О нет! — отвечала молодая девушка, очаровательно качая головкою. — Это невозможно!

— Вычеркните это слово, моя милая.

— Невозможно, государь.

— Стало быть, вы не любите Генриха?

— Напротив, очень люблю. Но если бы он меня любил так, как он говорит, был ли бы он со мной в эту минуту?

— Что это? — с удивлением спросил король. — Но если бы я вас не любил, мне кажется, что я, напротив, не был бы здесь…

— Разве любить — значит огорчать?

— Как, мое присутствие вас огорчает?

— Любить разве значит оскорблять?

— Я вас оскорбляю?

— Любить разве значит губить и бесславить?

— Габриэль! Габриэль!..

— Вы меня огорчаете, вы меня оскорбляете вашим присутствием.

— Какие громкие слова, моя красавица!

— Еще громче дело… Поговорим откровенно. Чего вы хотите от меня? Я не могу быть вашей женой, потому что вы уже женаты. Притом я и не требовала бы этого, я не согласилась бы на это, хотя я девушка благородного происхождения, а вы могущественный король.

— Король, но не могущественный.

— Неужели вы думаете, что отец позволит мне обесславить себя…

— Моя милая…

— Захочу ли я этого сама? Вот по какой причине ваше присутствие меня оскорбляет… Но вас это жестокое слово огорчает. Я скажу тогда, что вы меня губите.

— Докажите-ка мне это…

— Это доказать легко. Отец мне поклялся, что, если я вас послушаю или если вы будете меня преследовать, он запрет меня в монастырь или, что еще хуже, отдаст меня замуж.

Король вздрогнул.

— Ну это мы еще посмотрим! — вскричал он.

— Отцу не нужно позволения короля, чтобы выдать замуж дочь. Замужем я погибну и умру с горя.

Генрих стал на колени.

— Не говорите мне эти зловещие слова, моя Габриэль, — сказал он, — вы погибнете, вы умрете!

— По вашей вине.

— Неужели вы считаете меня таким слабым или таким робким, что я не могу, несмотря на отца, несмотря на весь свет, спасти от отчаяния женщину, которую я люблю, и будете ли вы сами так слабы и так жестоки, чтобы отдаться другому, когда вы отвергнете меня, вашего друга и короля? Имейте волю для меня, Габриэль, а я буду иметь силу для нас обоих. Не я вас гублю, но вы сами можете помочь себе, и я вам помогу. Пусть-ка попробуют вас отнять, когда я вас возьму! Видите, Габриэль, вы зависите от себя одной. Вы должны будете приписать себе одной несчастья, которые вы видите в будущем. Если бы вы меня любили, вы имели бы больше мужества.