Огюст Маке - Прекрасная Габриэль

— Это невероятно! — вскричал брат Робер с невыразимой гримасой. — Как! Беарнец знает все! Кто же ему сказал?

— Вот об этом-то я приехала вас спросить, — отвечала герцогиня мрачным голосом. — Вот почему мой нетерпеливый гнев начал угрозами, вот почему наконец вы видите меня готовой на все, если не затем, чтобы загладить страшный вред, который мне сделала эта измена, то по крайней мере, чтобы открыть и наказать изменника так жестоко, чтобы ужас наказания передавался в самые отдаленные века. Вы согласны со мною, дом Модест?

— Совершенно, — отвечал переводчик с развязным видом.

— Имеете ли вы какую-нибудь мысль насчет казни, к которой можно бы его присудить?

— Мы возьмем, если вы хотите, все пытки персиян и карфагенцев; у меня есть об этом толстая книга с комментариями и фигурами. Некоторые из этих пыток так замысловаты, что превосходят всякое воображение.

— Мне нравятся ваши слова, — сказала герцогиня с бешенством. — Но сначала…

— Я знаю, что ваше высочество желаете сказать; сначала надо узнать виновного, во-вторых, захватить его, в-третьих, уличить.

— Это будет нетрудно, господин приор.

— Начнем же, — сказал брат Робер. — Кто же он?

— Вы или брат Робер! — закричала герцогиня.

Переводчик обернулся к герцогине и сказал ей холодно:

— Я не думаю.

— Как?

— Я думаю скорее, что это вы или король испанский.

— Какие выгоды могу я иметь? — сказала герцогиня, оторопев от этой смелой самоуверенности.

— А какие выгоды можем иметь мы? — сказал брат Робер.

— Это неизвестно: душа женевьевца — пещера.

— Душа королей и герцогов — бездна, — гордо сказал переводчик. — Притом — докажите… А так как вы не можете доказать, так как женщина имеет ум слабый, буйный, всегда ищущий крайности, когда так благоразумно и легко оставаться в центре, я вам докажу, что у вас есть изменники.

— Испанская депеша всегда была при мне.

— Когда так, Испания насмехается над вами и послала дубликат своей депеши или королю наваррскому, или де Майенну. Испания хочет царствовать во Франции без вашего племянника и без вас. Она считает вас слишком сильной и хочет вас ослабить, укрепив на время вашего врага Генриха Четвертого.

Герцогиня подумала, пораженная этой мыслью.

— Это может быть, — прошептала она.

— Это наверняка, и я советую вам четвертовать испанского короля, если вы не предпочитаете казнить вероломную Екатерину Лотарингскую, герцогиню Монпансье, чтобы наказать ее за то, что она сама себе изменила, приняв посредничество Испании.

— Вы правы, дом Модест.

— Надо делать свои дела самим.

— Это всегда мне удавалось, я так и буду делать.

— Это правда, что теперь вы поставили себя в большие затруднения.

— Я выйду из них.

— Я не стану спрашивать вас — как из опасения, чтобы вы завтра не обвинили меня опять, что я предупредил Беарнца… Беарнца, который поклялся колесовать и сжечь живьем всех тех, которые участвовали в смерти покойного короля! Беарнца, торжество которого будет моей погибелью, так же как и вашей!

— Простите меня, горе сбивает с толку…

— Даже до того, чтоб оскорблять друзей, таких как я, угрожать им, подозревать их! Я часто говорил вам, герцогиня: разойдемся! Разойдемся! Между людьми, не доверяющими друг другу, дружбы не может быть.

— Вы разве не доверяете мне?

— По причине ваших ошибок не доверяю, герцогиня; вы делаете такие ошибки, которые погубят ваших друзей.

— Я больше не буду делать ошибок, дом Модест.

— Вы укрепили Генриха Четвертого союзом с Испанией, который лишает вас популярности в глазах всей Франции, ссорою с де Майенном, и вы уже не поправитесь после этого.

— Все это будет поправлено завтра.

— Если король отречется, вы погибли — и вы, и вся Лига. Я уже об этом думал; король не отречется.

— Церемония объявлена в Сен-Дени в воскресенье. Завтра короля запрут в крепость.

— Вы? — вскричал брат Робер.

— О нет! Я даже и не буду пробовать, но его друзья сделают это.

— Его запрут друзья?

— Его друзья-гугеноты. Да, взбесившись на слухи, которые ходят об отречении их начальника, они составили заговор и похищают его сегодня из убежища, выбранного им у его новой любовницы Габриэль д’Эстре.

— Они догадались.

— Их научили. Они похитят Генриха Четвертого, будут стеречь его, чтобы не допустить отречения, а во время его плена я возвращу все преимущества, которые заставила меня потерять измена испанца.

— Это очень замысловато, — перевел Робер, — извлекать пользу из друзей врага! Уверены ли вы, что гугеноты похитят короля до отречения?

— Его конвой возьмется за это, он призвал из Шату отряд для защиты его любовных поездок. Наш Беарнец — большой волокита. Ну, его защитят так, что он не подвергнется никакому риску.

Брат Робер поднял глаза к потолку, перекладины которого затрещали.

— Я вижу, что меры герцогини хорошо приняты, — сказал он, как бы повинуясь палочке Горанфло. — Но, подержав Генриха в плену, гугеноты возвратят ему свободу, хоть только для того, чтобы дать сражение, хоть только для того, чтобы осадить Париж; вы ведь предвидели тот случай, когда он будет осаждать Париж, не правда ли, герцогиня?

— Да, преподобный приор.

— И тот случай даже, когда он возьмет Париж?

— Я этого не предвидела. Генрих Третий осаждал Париж, как я, Генрих Четвертый будет осаждать, может быть, и не возьмет его.

— А! — сказал брат Робер звучным голосом, раздавшимся до самых сводов. — Это потому, что между Парижем и Генрихом Третьим встретилось…

— Событие в Сен-Клу.

— Да, герцогиня, а в окрестностях столицы есть только один Сен-Клу.

— Это вероятно, но то, что сделалось в Сен-Клу, может сделаться и в другом месте.

Тут герцогиня дружески поклонилась Горанфло и сказала:

— Не сердитесь на меня. Я потеряла голову вследствие моей ссоры с моим братом Майенном. Если бы вы знали, как я смутилась, когда сегодня утром он вошел ко мне с этим проклятым испанским трактатом в руках. Но вы правы; эта Испания нам изменяет и, может быть, вступила в заговор с Беарнцем, для того чтобы ослабить меня.

— Это моя мысль, — сказал брат Робер.

— Ну, будьте спокойны, — прибавила герцогиня. — Беарнец не будет царствовать, хоть бы он вступил в союз с двадцатью Филиппами Вторыми; он не будет царствовать, даю вам слово.

— Э! Э! — сказал брат Робер, переводя этим сомнением знак Горанфло. — Если он отречется, если он возьмет Париж…

— Его гугеноты помешают ему отречься, а события в Сен-Клу помешают ему взять город; если все это не удастся, у нас останется еще кое-что другое… что я сохраняю вот тут! — сказала она, дотронувшись до своего лба с адской улыбкой. — Нечто такое, что заставит вас переменить ваше неблагоприятное мнение о женщинах. Прощайте, любезный приор; мы объяснились, мы опять добрые друзья. Прощайте, я пришлю вам варенье.