Роберт Паль - И на земле и над землей

Но опять и опять: это решение ЦК! Ни отмене, ни пересмотру команда такого уровня не подлежит.

Не знаю, пробовали ли наши местные партийные руководители достучаться до кремлевского разума. Скорее всего нет, потому что во властных сферах они были не один год и хорошо знали, что можно и чего нельзя. Решили попробовать дать свою команду, ну, как всегда: изыскать, осознать, добиться, найти. Для этого даже направили директором одного из своих работников, человека целеустремленного, настойчивого, настоящего трудоголика, который, если надо, мог работать сутками. Звали его Нурислам Нуртдинович Нуртдинов.

В помощь себе Нуртдинов попросил назначить и нового главного редактора, а конкретно — меня. Мол, есть еще один трудоголик, хорошо знает книжное дело, в коллективе пользуется авторитетом, молодой коммунист, член Союза писателей. Вот только согласится ли?

Я не согласился. Прежде всего потому, что лично мне надевать на себя такой хомут было совсем не нужно. Да ведь и издательство — башкирское.

Мне ответили: это временно, пока не найдем решения проблемы, да и большая доля наиболее массовых и ответственных изданий выходит на русском языке.

Меня это не убедило. В конце концов вопрос решился предельно просто, поистине в духе того времени:

— Или сейчас же занимаешь кабинет, или партбилет на стол!

Я сдался. А куда денешься, хотя в партию после комсомола я вступал совсем не карьеры ради.

Работа предстояла тяжелая, огромная и, казалось, бесперспективная. Но новый директор быстро вошел в курс дела, разузнал, что некоторые издательства закрываются, а другие резко сбрасывают объемные показатели, и решил, будучи страстным охотником, одним выстрелом убить сразу двух зайцев. Во-первых, взять на себя солидную долю того, от чего отказываются другие, и тем самым поддержать несущий большие потери Госкомитет по печати России. Во-вторых, дополнительный объем, который мы таким образом взвалим на себя, пустить на переиздание русской и башкирской классики массовыми тиражами.

Идея нам показалась вполне реальной (благо книги тогда читали, собирали большие домашние библиотеки, они были общедоступны по ценам), и мы засели за работу. Все с десяток раз обсчитали, составили несколько вариантов проекта, написали наиподробнейшее пояснение, вскладчину закупили десятка два банок знаменитого башкирского меда…

Из Москвы Нурислам вернулся на коне.

— Ну, цифры у нас есть, бумага будет. Давай садись за темплан, чем наполним эти немалые цифры…

Сели всей художественной редакцией, привлекли знающих специалистов, писателей, в итоге чего родились сразу две серии: переводная «Библиотека башкирского романа «Агидель» и классическая русская серия из произведений писателей, жизнью и творчеством тесно связанных с Башкирией, — «Золотые родники».

На коллегии в Москве я с немалым трудом добился утверждения этих серий — и работа закипела. Мурат Рахимкулов, Александр Филиппов, Михаил Иванов работали не покладая рук, чтобы подготовить первые издания серий в срок, потому что тиражи нам утвердили огромные, а книжной ротации в Уфимском полиграф-комбинате не было. И они успели!..

Словом, задачу, поставленную перед издательством Главным Идеологом обкома КПСС, мы решили. Когда положение окончательно стабилизировалось (издательство стало работать без дотации, даже с прибылью), иду к нему проситься на прежнюю работу, ведь главным я был временно. Тот поблагодарил меня и попросил поработать еще, потому что… Причин всегда можно найти немало.

Через год я — опять к нему…

Вот так моя временная командировка в эту беспокойную должность затянулась на добрую пятилетку. Обком доволен, Москва довольна, писатели, видя, что ничего от этой «реформы» не потеряли, довольны тоже. Правда, не все — были и «обиженные», не уваженные переизданиями… А до того ли тогда было, когда спасали издательство, и что сделали для этого они сами?

В общем все идет своим чередом, прогрессивное человечество отмечает юбилей В. И. Ленина, мы анализируем итоги работы в первом квартале — и вдруг звонок из обкома: товарищу Палю Р. В. к 14–00 явиться к товарищу такому-то. Не к Идеологу, однако.

Бросаю все, иду. Здание у обкома новое, огромное, я еле нахожу нужный мне кабинет, стучусь. «Товарищ такой-то» вручает мне рукопись, в которой целых восемьдесят страниц печатного (на машинке) текста, и поручает сесть за стол и изучить. Ничего не пояснив, уходит, звонко захлопнув дверь.

Опять, наверное, какой-нибудь графоман из ветеранов или начальства, вздыхаю я и открываю папку. И тут на меня обрушивается такая знакомая лексика, такие чудовищные увесистые, тоже очень знакомые, ярлыки, что я невольно содрогаюсь. Как будто это не о ком-нибудь другом, а именно обо мне. В 1937 или в 1938 году. На одном из пленумов Союза писателей БАССР, после чего чекистам оставалось только оглашать приговоры и приводить их в исполнение.

И вдруг до меня доходит: так это же действительно как раз про меня! Это именно я — «антисоветский» писатель. Никто другой, а именно я — «антипартийный» писатель. И уж то, что «антинародный», — само собой разумеется. Как и то, что именно я пропагандирую «человеконенавистнические идеи».

Да за такие преступления казнить один раз — мало. И авторам этого шизофренического «документа» действительно мало. Они скрупулезно подсчитывают, какие баснословные капиталы я нагло увел из государственной казны ради каких-то своих личных удовольствий. Даже звонят в сельскую школу, где я работал после выпуска из университета. Все собирается в одну кучу: и зарплата за десятилетия моей работы, и не ахти какие уж большие гонорары за литературные труды. Нелепо, но зато эффектно: чем больше цифра, тем больше впечатляет. Прямо по Геббельсу: чем больше ложь, тем скорее в нее поверят.

Вспоминаю, что как раз в это время принимается закон о хищениях социалистической собственности в особо крупных размерах, и этот размер — десять тысяч рублей. Именно по этому закону расстрелян в Москве директор знаменитого Елисеевского магазина. Как после выяснится, оболганный такими же ретивыми доносителями, как и эти.

Кто же они, эти великие разоблачители, стойкие партийцы-ленинцы?

В самом конце рукописи — лишь одна подпись: Рамиль Хакимов.

Хакимов! Ну кто в Уфе не знает этого амбициозного деятеля от литературы — личного друга обкомовского секретаря Ахунзянова, первого секретаря Шакирова и всех других секретарей горкомов, райкомов и тех заводских комитетов, на предприятиях которых, пристроенный своими высокими благодетелями как писатель, находящийся в творческой командировке, он, нигде не работая, получает солидные деньги.

Бросив папку, я кинулся к двери, но не тут-то было: уходя, «такой-то товарищ» запер кабинет на ключ. Похоже, что я уже в тюрьме. Это открытие не прибавило мне оптимизма, но еще больше обострило мысли. ОНИ не хотят, чтобы эту стряпню увидел кто-то еще. Значит, надо успеть переписать ее, потому что вынести оригинал все равно не дадут.