Александр Дюма - Волчицы из Машкуля

— Однако мне кажется, что господину барону было бы спокойнее, если бы Жан Уллье нашел для вас убежище более надежное, чем мой дом, куда с утра до вечера будут заглядывать солдаты.

— Увы! Боюсь, что друзьям бедного Жана Уллье теперь не придется рассчитывать на его самоотверженную преданность.

— Как это?

— Сегодня утром мы слышали как в ландах шла жестокая перестрелка; мы не двинулись с места, следуя его совету, однако ждали его напрасно! Жан Уллье мертв или попал в плен, ибо он не из тех людей, кто оставляет своих друзей в беде.

Если бы не сумерки, то Куртену не удалось бы скрыть ту радость, что ему доставила новость: у него словно гора свалилась с плеч. Однако, если его чувства можно было прочитать на лице, то голосом своим мэр владел хорошо, и он таким участливым тоном ответил Берте, что девушка перестала на него сердиться.

— Идемте скорее, — сказала она.

— Да, конечно… Но здесь так несет гарью!

— Да, потому, что был подожжен вереск.

— А! Почему же барон Мишель не сгорел? Ведь пожар должен был дойти до того места, где он схоронился.

— Жан Уллье оставил нас среди камышовых зарослей на пруду Френёз.

— А! Так вот почему, когда я взял вас за руку, чтобы поддержать, мне показалось, что вы насквозь промокли?

— Да, не дождавшись Жана Уллье, я переплыла пруд, чтобы отправиться за помощью. Никого не встретив на своем пути, я взвалила на плечи Мишеля и перенесла его на другой берег. Я надеялась донести его до первого попавшегося дома, но у меня не хватило сил, и мне пришлось оставить его в зарослях вереска, а самой выйти на дорогу; мы не ели целые сутки.

— О! Вы отчаянная девушка, — сказал Куртен, сомневающийся в том, что хозяин встретит его с доверием, и потому решивший заручиться поддержкой Берты. — В добрый час! В такое трудное время, какое мы сейчас переживаем, господину барону нужна как раз такая хозяйка, как вы!

— А разве мой долг состоит не в том, чтобы отдать за него жизнь? — спросила Берта.

— Да, — с пафосом произнес Куртен, — и никто этот долг — готов поклясться перед самим Богом — лучше вас не выполнит! Но успокойтесь, не надо так торопиться.

— Нет, надо! Ведь он страдает! Зовет меня! Конечно, если пришел в сознание.

— Он был без сознания? — воскликнул Куртен, обрадовавшись, что сможет избежать неприятного разговора.

— Конечно! Бедное дитя, ведь он ранен!

— А! Боже мой!

— Представьте себе, что при таком слабом здоровье, как у него, он не получил в течение целых суток настоящей помощи.

— Ах, Боже всемилостивый!

— Добавьте к тому, что целый день он находился на солнцепеке посреди камышей, а с наступлением вечера его одежда пропиталась влагой из-за опустившегося на землю тумана, и, хотя я пыталась его как-то прикрыть, он дрожал от холода!

— Господи Иисусе!

— Ах! Если с ним случится несчастье, мне придется до конца дней искупать вину за то, что я втянула его в такое опасное дело, хотя он был меньше всего приспособлен к нему! — воскликнула Берта, которую влюбленность женщины заставила забыть обо всех политических пристрастиях при виде страданий возлюбленного.

Куртен же, услышав, что Мишель не может говорить, прибавил шаг.

Берте уже не надо было подгонять Куртена: он шел, не отставая от девушки, с такой скоростью, на какую раньше никто бы не посчитал его способным, и вел за собой лошадь, неохотно следовавшую за ним по неостывшей земле.

Раз и навсегда освободившись от Жана Уллье, Куртен подумал, что легко сумеет убедить молодого хозяина в своей невиновности и все сойдет ему с рук!

Вскоре Берта и Куртен подошли к тому месту, где девушка оставила Мишеля. Молодой человек сидел с поникшей головой, прислонившись спиной к камню. Он находился не то чтобы в обморочном состоянии, а скорее в полной расслабленности, когда сознание лишь смутно воспринимает происходящее вокруг. Молодой человек даже не посмотрел в сторону Куртена, а когда тот с помощью Берты посадил его на лошадь, пожал руку мэру Ла-Ложери, как пожал бы руку Берте, не отдавая себе отчета в том, что он делает.

Куртен и Берта пошли рядом, чтобы поддерживать Мишеля, поскольку без их помощи он непременно бы свалился с лошади.

Они пришли в Ла-Ложери; Куртен разбудил свою служанку, на которую можно было, по его словам, положиться как и на любую крестьянку Бокажа; взяв со своей кровати единственный матрас, который был в доме, он уложил на него молодого человека в чулане над своей комнатой. Куртен усердно выказывал свою преданность и бескорыстие, и Берте даже стало стыдно за то, что она, встретив его на дороге, сначала плохо подумала о нем.

И только после того как рану Мишеля перевязали, а его самого положили на наспех сооруженное ложе, Берта прошла в комнату служанки, чтобы немного отдохнуть.

Оставшись один, метр Куртен потирал от удовольствия руки: вечер, по его мнению, прошел хорошо.

Не добившись ничего силой, он решил достичь всего лаской. Ему удалось не только проникнуть в стан врага, но и разместить вражеский лагерь под крышей собственного дома; теперь, по его мнению, все шло к тому, чтобы он раскрыл все секреты белых, в особенности те, что касались Малыша Пьера.

Перебрав в памяти указания незнакомца из Эгрефёя, он вспомнил, что тот прежде всего советовал сразу же поставить его в известность, если ему удастся узнать, где скрывалась героиня Вандеи, ничего не сообщая при этом генералам, которые, по его словам, не смыслили в дипломатических тонкостях и были ниже политических интриг.

Ему показалось, что через Мишеля и Берту он узнает, где скрывается Мадам; он почти уверовал в то, что сны иногда сбываются и молодые люди откроют ему путь к золотым и серебряным копям, к россыпям драгоценных камней и к рекам, наполненным молоком из монет.

Мари между тем ничего не знала о судьбе Берты.

С того самого вечера, когда ее сестра покинула мельницу Жаке, объявив о своем намерении найти Мишеля, Мари ничего не было известно о том, что с ней произошло.

Не зная, что и думать, она терялась в догадках.

Говорил ли с ней Мишель? А может быть, в отчаянии Берта приняла роковое решение? Может, бедный юноша был ранен или даже убит? И не погибла ли сама Берта во время одной из рискованных поездок? Вот какую горькую участь отвело воображение Мари самым близким ей людям; охваченная тревогой, девушка не находила себе места.

Напрасно она убеждала себя, что при ее теперешнем кочевом образе жизни, который ей приходилось вести следуя за Малышом Пьером, когда она вынуждена вместе с ним каждый вечер искать новый ночлег, Берте было трудно узнать, где они теперь находились; но все же она полагала, что, если несчастье не приключилось с ее сестрой, та обязательно нашла бы способ передать через крестьян, верных роялистам, весточку о том, что с ней произошло.