Александр Дюма - Волчицы из Машкуля

С разбитым сердцем после жестоких потрясений, выпавших на ее долю, получив новый удар, уготованный судьбой, Мари совсем пала духом; не имея возможности излить кому-нибудь свою душу, лишившись встреч с молодым человеком, что ее поддерживало в разгаре борьбы, она была убита горем и впала в самую черную меланхолию; днем, вместо того чтобы отдыхать после тяжелых ночных переходов, она ждала Берту или же посланца с весточкой от нее, но никто не приходил, и она долгими часами оставалась во власти своих переживаний и настолько в них погружалась, что даже не отвечала, если ее о чем-нибудь спрашивали.

Вне всякого сомнения, Мари любила сестру, и доказательством тому была та огромная жертва, какую она принесла ради ее счастья, однако она краснела, когда сама себе признавалась, что не судьба Берты занимала более всего ее мысли.

Какой бы искренней и сильной ни была привязанность Мари к сестре, другое, более властное чувство овладело ею и добавило девушке немало страданий, несмотря на все ее усилия вырвать любовь из своего сердца; жертва, о которой мы говорили, была связана с человеком, ради кого она и была принесена; однако теперь, когда Мишель был далеко от нее, бедная Мари уже не гнала от себя мысли о нем, чего она не позволяла себе раньше. И мало-помалу образ Мишеля так крепко вошел в ее сердце, что уже ни на мгновение не покидал его.

Мысли о молодом человеке стали бальзамом для ее измученного сердца, успевшего пережить слишком много страданий за такую короткую жизнь; она предавалась им с упоением, с каждым днем они занимали ее все больше и больше, отодвигая на второй план волнения за сестру, от которой по-прежнему не было вестей.

Дойдя до предела отчаяния, измученная самыми жуткими предположениями, в то время как воображение рисовало ей самые мрачные картины из того, что могло приключиться с двумя любимыми ею людьми, пребывая в тревожной неизвестности о судьбе близких, когда каждый час растягивался в мучительные минуты томительного ожидания, Мари мало-помалу овладели прежние сомнения, а вслед за ними пришли и угрызения совести.

Перебрав в памяти мельчайшие подробности встреч с Мишелем и вспомнив о том, как молодой человек относился к ее сестре, она стала задаваться вопросом, не была ли она сама виновата в том, что разбила сердце бедного юноши так же, как и свое, имела ли она право распоряжаться его любовью, не была ли она повинна в несчастье Мишеля, заставляя против воли принести в жертву свою любовь только ради того, чтобы она смогла доказать преданность сестре.

Затем ее мысли неотвратимо возвращались к ночи, проведенной в хижине на островке Ла-Жоншер.

Словно наяву, она видела перед собой ее стены; ей казалось, что она слышит, как самый прекрасный голос на свете произносит слова, звучащие музыкой в ее душе: «Я тебя люблю!» Прикрыв глаза, она чувствовала на своих волосах дыхание юноши и тепло его губ, прикоснувшихся к ее устам и подаривших первый, единственный, незабываемый поцелуй.

И тогда она поняла, что ей оказалось не по силам самоотречение, на которое она себя обрекла из-за благородства души и сердечной привязанности к сестре. Она досадовала на себя за то, что взвалила на себя непосильную ношу, и теперь любовь завладела без остатка всей ее душой. И Мари, всегда такая набожная, привыкшая искать в мыслях о будущей жизни терпение и мужество, не находила в себе сил обратиться к Небесам: она пребывала в угнетенном настроении или во власти охвативших ее чувств и в конце концов впала в нечестивое отчаяние, задаваясь вопросом, не стало ли мимолетное блаженство, которое ей подарил поцелуй любимого, единственной радостью, ниспосланной Богом, из всего того, что называлось счастьем быть любимой, и стоило ли дальше жить на земле, лишившись даже такого маленького счастья.

Маркиз де Суде в конце концов заметил, как от горя обострились черты лица его дочери, но он подумал, что причина тому сильное переутомление.

Он и сам чувствовал себя подавленным, сознавая, что его красивым мечтам не суждено было сбыться и генерал говорил ему правду, и уже видел себя в изгнании, так по-настоящему и не включившись в борьбу.

Однако, несмотря на все беды, он считал своим долгом не сдаваться и скорее бы умер, чем признался в поражении: насколько он был равнодушен к общественному мнению, настолько солдатская честь была для него превыше всего.

Итак, несмотря на все переживания, он старался не показывать, что страдал душой, и находил во всех перипетиях теперешней неспокойной жизни повод для шуток, которыми он пытался приободрить своих соратников, чрезвычайно опасавшихся, как и он, того, что восстание захлебнулось в крови.

Мари предупредила отца об исчезновении Берты; достойный дворянин, несомненно, догадался, что на решение дочери повлияло беспокойство о судьбе и о поведении ее жениха. Из рассказа очевидцев он узнал, что молодой барон де ла Ложери вовсе не нарушил свой долг, а отважно дрался, обороняя замок Ла-Пенисьер, и маркиз, предполагая, что Жан Уллье, на чью преданность и осторожность он всецело полагался, должен был находиться вместе с его дочерью и будущим зятем, беспокоился о Берте не больше, чем генерал о судьбе одного из офицеров, посланного в разведку. Лишь одно было непонятно маркизу: почему Мишель предпочел драться с врагом вместе с Жаном Уллье, а не с ним, и он немного сердился на молодого человека за такой странный выбор.

В тот вечер, когда произошел бой при Ле-Шене, Малыш Пьер в сопровождении нескольких предводителей восстания покинул мельницу Жаке, где становилось небезопасно. На протяжении целого вечера они могли видеть и слышать, как по проходившей неподалеку от мельницы дороге солдаты гнали пленных.

Ночью они отправились в путь.

Когда маленький отряд хотел пересечь главную дорогу, он едва не столкнулся с солдатами и был вынужден больше часа пережидать в заросшей кустарником придорожной канаве.

По дорогам шли колонны правительственных войск, и, чтобы избежать встречи с ними, Малышу Пьеру приходилось выбирать самые нехоженые тропы.

На следующий день нужно было снова отправиться в путь. Нервы Малыша Пьера были на пределе; тяжелое душевное состояние подтачивало физические силы, но не отражалось ни на его поведении, ни на словах, с которыми он обращался к своим спутникам. Несмотря на все тяготы походной жизни и трагические события, что ему пришлось пережить, Малыш Пьер не падал духом и подбадривал товарищей не хуже маркиза де Суде.

Преследуемые врагом, беглецы ночами почти не смыкали глаз и потому каждое наступившее утро встречали совершенно разбитые и с тревогой на сердце. Для Малыша Пьера ночные переходы, когда отряд на каждом шагу подстерегали опасности, оказались чрезвычайно утомительными. Часть пути он проехал на лошади, но в основном ему пришлось или идти пешком по полям, разделенным живыми изгородями, которые надо было преодолевать, когда в темноте не удавалось отыскать лестницу; или пересекать стелившиеся по земле виноградные кусты, которые цеплялись за ноги и заставляли спотыкаться на каждом шагу; или шагать по колено в грязи по дорогам, разбитым частыми проходами быков.