Александр Дюма - Волчицы из Машкуля

И он повалился на землю, с которой приподнялся в предсмертной агонии, чтобы протянуть руки к призраку.

Пока Жозеф говорил, дышавшее ненавистью и жаждой мщенья лицо вдовы постепенно прояснялось. А когда Жозеф упомянул имя своего сына, которого бедный Паскаль любил как родное дитя, на ресницах Марианны блеснула слеза. И наконец, когда при свете факела она увидела, что на лице умиравшего словно отразилось какое-то неземное сияние, она упала перед ним на колени и, сжав руку раненого, произнесла:

— Я верю тебе, Жозеф. Господь открывает глаза умирающему, чтобы представить его взору бесконечные небесные просторы. Как Паскаль простил тебя, так и я прощаю. Как он забыл, так и я забыла все причиненное тобой зло, чтобы помнить только о том, что ты был его братом. Брат Паскаля, уходи с миром!

— Спасибо, — прошептал Жозеф; голос его был еле слышен, а на губах выступила красная пена. — Спасибо! Но что будет с моей женой? С детьми?

— Твоя жена — моя сестра, а твои дети — мои дети, — произнесла торжественно вдова. — Уходи с миром, Жозеф!

Рука шуана потянулась ко лбу, словно он хотел перекреститься, его губы еще шевелились, но, по-видимому, он уже обращался к тому, кто находился в потустороннем мире, ибо на земле никто не смог бы разобрать его слов.

Затем его глаза округлились, он вытянул вперед руки и глубоко вздохнул.

И это был его последний вздох.

— Аминь! — произнес метр Жак.

Стоя на коленях у тела усопшего, вдова еще некоторое время молилась, удивляясь, что можно так горько оплакивать человека, из-за которого она пролила столько слез.

Со всех сторон ее обступила тишина.

Возможно, метру Жаку показалось, что тишина слишком затянулась, ибо неожиданно он воскликнул:

— Проклятье! Никто не подумал о том, что здесь есть еще один живой христианин! Я говорю, что один, так как нельзя назвать Иуду христианином.

Вдова вздрогнула: из-за умершего она забыла об умиравшем.

— Я вернусь домой и пришлю вам помощь.

— Помощь? Ко всем чертям! Мне окажут помощь только для того, чтобы отправить на гильотину. Благодаря тебе, вдова Пико, я умру как солдат. Такая смерть мне больше по сердцу, и я вовсе не хочу менять ее на другую.

— А кто сказал, что я выдам вас?

— А разве вы не из синих и не жена синего? Черт возьми, вдова, вас только поблагодарят за то, что вы выдадите метра Жака!

— Да, мой муж был патриотом, и я придерживаюсь его взглядов. Однако я ненавижу предательство и предателей. За все золото мира я не выдам никого, даже вас.

— Вы ненавидите предательство? Эй, ты слышишь? Нет, я не сдвинусь с места.

— Жак, я пойду за подмогой, — сказала вдова.

— Нет, — ответил хозяин братьев-кроликов, — я знаю и чувствую, что пора свести счеты с жизнью. Я столько лет скрывался по норам, что уже сыт ими по горло! Часа через два или самое большее через три я навсегда затеряюсь в моем последнем прибежище — в самых прекрасных и бескрайних небесных ландах! Но вначале выслушайте меня.

— Говорите.

— Вот он, — продолжал он, пнув ногой Куртена, словно рядом с ним лежала грязная скотина, — вот он за несколько золотых монет продал человека, который был для всех святым, и не только потому, что ему Всевышним было определено носить корону, а потому, что у него благородное, доброе и великодушное сердце.

— И этому человеку, — вставила свое слово вдова, — я предоставляла кров под крышей моего дома.

(В портрете, начертанном метром Жаком, Марианна узнала Малыша Пьера.)

— Да, вдова Пико, вы уже раз спасли его, я знаю об этом. И потому, уважая вас, решил обратиться с просьбой.

— Говорите, что нужно сделать?

— Подойдите поближе и наклоните ко мне ухо; никто, кроме вас, не должен слышать то, что я сейчас скажу.

Вдова обошла Куртена и склонилась над раненым.

— Надо, — произнес он вполголоса, — предупредить человека, что скрывается у вас.

— Кого? — спросила удивленно вдова.

— Того, кто укрывается в вашем коровнике и к кому каждую ночь вы ходите, чтобы ухаживать за ним и утешать.

— Но кто же вам сказал?..

— Вы думали, будто можно что-то скрыть от метра Жака? Вдова Пико, все, что я говорю, — правда. В противном случае я не был бы метром Жаком-шуаном, метром Жаком-поджаривателем; и, несмотря на то, как вы обращаетесь со своими родственниками, я был бы горд им быть.

— Но он еще не выздоровел. Ему едва ли хватит сил, чтобы встать на ноги, да и то он будет держаться за стены.

— Будьте спокойны: силы к нему вернутся, ведь он настоящий мужчина, один из тех, кого теперь среди нас днем с огнем не сыскать, — с дикой гордостью произнес вандеец, — если он не сможет идти, он найдет, к кому обратиться. Скорее! Скажите ему только о том, что необходимо предупредить людей в Нанте. Нельзя терять ни минуты! Надо предупредить, а кого, он знает… Пока мы здесь болтаем, второй Иуда давно уже в пути.

— Метр Жак, я сделаю все, что вы сказали.

— Эх, если бы ваш несчастный Жозеф раньше развязал язык! — продолжил метр Жак, приподняв плечи, чтобы остановить кровь, хлеставшую из раны в его груди. — Ведь я уверен, что он знал о замыслах этих негодяев. Однако он держал при себе свой секрет, ведь он и не думал умирать… Человек предполагает, а Бог располагает. Его соблазнило золото… Кстати, вдова, вы можете поискать, оно где-то здесь.

— И что же мне с ним делать?

— Разделите пополам: одну половину раздайте сиротам, чьи отцы погибли в гражданской войне, будь то белые или синие. Это моя доля, та, что я должен был получить по завершении дела. Вторую же половину, ту, что получил бы Жозеф, передайте его детям.

Куртен от расстройства даже застонал, ибо последние слова раненый произнес достаточно громко, и он их услышал.

— Нет, — сказала вдова, — это золото Иуды, оно принесет несчастье! Спасибо, но я не хочу брать такое золото даже для невинных бедных детей.

— Вы правы, раздайте золото нищим: рука, принимающая подаяние, смывает все, даже преступление.

— А как быть с ним? — спросила вдова, указывая на Куртена, но не глядя на него.

— А разве он не крепко связан?

— Да, на первый взгляд.

— Пусть тот, кто смотрит на нас с Небес, и решит его судьбу.

— Пусть.

— Кстати, вдова Пико, когда пойдете предупредить нашего друга, возьмите с собой в подарок ему мой табачок, мне он больше не пригодится. Мне кажется, что он будет польщен таким вниманием. Вот, — продолжал хозяин братьев-кроликов, — мне уже и жалко умирать… Ах! Я отдал бы все обещанные мне двадцать пять тысяч, чтобы присутствовать при встрече нашего друга с этим мерзавцем, вот будет потеха… Но, увы! Миллион ли у тебя или два су — все одно, когда за тобой приходит курносая с косой.

— Вы не останетесь здесь, — сказала Марианна, — в донжоне есть комната, куда я вас перенесу. Туда, по крайней мере, к вам сможет прийти священник.