Александр Дюма - Волчицы из Машкуля

— Послушайте, вы и в самом деле совсем потеряли голову, — сказал метр Гиацинт, который сохранил хладнокровие. — Для начала давайте погасим свечу, а затем, как вы сказали, спрячемся в подземелье. А там посмотрим, ошиблись вы или нет.

— Вы правы, вы правы, — произнес, задувая свечу, Куртен и потянул на себя дверь, ведущую в затопленное подземелье, ступая на первую ступеньку лестницы.

Однако не успел он сделать второй шаг, как раздался душераздирающий крик, в котором можно было разобрать лишь несколько слов:

— Ко мне, господин Гиацинт!

Его напарник не успел даже выхватить пистолет, как его схватили сзади и чьи-то сильные руки едва не вывернули ему плечо.

От пронзившей его тело жуткой боли еврей упал на колени, на лбу его выступил пот, и он взмолился о пощаде.

— Если ты произнесешь хотя бы одно слово или сдвинешься с места, я пристрелю тебя как паршивую собаку! — послышался голос метра Жака. Затем он обратился к Жозефу Пико: — Эй, бездельник, ты держишь его?

— О, негодяй! — раздался прерывистый голос, словно человек, удерживая Куртена, задыхался. (Тот был схвачен, когда он открывал дверь в подземелье, а теперь яростно сопротивлялся, но вовсе не для того, чтобы защитить себя, а чтобы спасти свое золото.) — О! Этот негодяй укусил меня и рвет на мне одежду… А! Если бы вы не запретили мне его трогать, я бы с ним уже давно расправился!

И тут же раздался шум: два сцепившихся тела упали на землю.

Они прокатились клубком в двух шагах от г-на Гиацинта, которого метр Жак повалил на землю.

— Можешь его прикончить, если он и дальше будет так брыкаться! — сказал метр Жак. — Теперь мне известно все, что я хотел узнать, и хватит с ним церемониться.

— А! Проклятье! Метр, почему вы мне об этом не сказали раньше? Я бы уже давно его прикончил.

В самом деле, Жозеф Пико словно только ждал этих слов: изловчившись, он подмял Куртена под себя, прижав коленом к земле, и выхватил из-за пояса острый нож, лезвие которого сверкнуло в темноте перед глазами Куртена.

— Пощадите! Пощадите! — крикнул арендатор. — Я все вам расскажу, я во всем вам признаюсь, только не убивайте меня.

Метр Жак отвел руку Жозефа Пико, который уже замахнулся ножом.

— Нет, — сказал Жак, — еще не время. Мне кажется, что он может нам пригодиться. Свяжи-ка его, чтобы он не пошевелил ни рукой, ни ногой.

Несчастный Куртен был настолько напуган, что сам протянул руки Жозефу, чтобы тот обхватил их тонкой и крепкой веревкой, которой он запасся по совету метра Жака.

Однако арендатор не расстался со своим набитым золотом поясом, прижимая его локтем к животу.

— Ну, что ты там копаешься? — спросил хозяин братьев-кроликов.

— Вот осталось завязать еще одну руку, — ответил Жозеф.

— Ладно, а потом свяжи и второго, — продолжил Жак, указывая на г-на Гиацинта, которому он позволил приподняться и встать на одно колено и который молча застыл в столь неудобной позе.

— Дело пошло бы быстрее, если я хоть что-нибудь видел бы, — произнес Жозеф Пико, раздосадованный тем, что в темноте он завязал узел на веревке и не мог его распутать.

— В конце концов, — сказал метр Жак, — какого черта мы мучаемся? Почему бы нам не зажечь фонарь? Мне даже интересно поглядеть на рожи этих торговцев королями и принцами.

Метр Жак вытащил из кармана небольшой фонарь и зажег его с помощью фосфорной зажигалки с таким невозмутимым видом, словно находился в лесу Тувуа; затем он осветил г-на Гиацинта и Куртена.

И тут Жозеф, увидев кожаный пояс, который арендатор крепко прижимал к себе, бросился отнимать его.

Метр Жак неправильно истолковал его порыв: он подумал, будто шуан проникся такой острой ненавистью к мэру Ла-Ложери, что хочет покончить с ним, и бросился к Жозефу, чтобы остановить его.

В эту минуту откуда-то сверху из темноты раздался глухой выстрел — метр Жак повалился на Куртена, и тот почувствовал на своем лице горячую и пресную жидкость.

— Ах ты негодяй! — воскликнул метр Жак, припав на колено и обращаясь к Жозефу. — Ты заманил меня в ловушку! Я могу простить обман, но не предательство!

И, не целясь, он выстрелил из пистолета в брата Паскаля Пико.

Фонарь погас и скатился по лестнице в озеро; от дыма, еще не успевшего рассеяться после выстрелов, наступившая тьма показалась еще плотнее.

Увидев, как упал сраженный пулей метр Жак, бледный и до смерти напуганный г-н Гиацинт молча метнулся вдоль стены башни в поисках выхода; наконец, сквозь узкое окошко он увидел сверкавшие на черном небе звезды, и, нисколько не заботясь о судьбе компаньона, забрался на подоконник с проворством, возможным только в приступе страха, и, не задумываясь ни о высоте, ни о подстерегавшей его опасности, прыгнул головой вниз в озеро.

Окунувшись в холодную воду, он сразу же пришел в себя; кровь отхлынула от головы, и он снова обрел привычную ясность мысли.

Вынырнув, он поплыл.

Оглядевшись по сторонам, чтобы определить, в какую сторону нужно направиться, он увидел лодку, причаленную к проему в стене, через который вода из озера поступала в башню.

По всей видимости, на этой лодке напавшие на них люди добрались до затопленного подземелья.

Дрожа всем телом, г-н Гиацинт подплыл поближе и, стараясь не шуметь, забрался в нее, а затем, взявшись за весла, стал быстро грести.

И только когда до берега оставалось футов пятьсот, он вспомнил о своем компаньоне.

— Рыночная улица, дом двадцать два! — воскликнул г-н Гиацинт. — Нет, от страха у меня не отшибло память. Теперь все зависит от того, насколько скоро я доберусь до Нанта. Несчастный Куртен! Надеюсь, что теперь мне по праву наследника достанутся пятьдесят тысяч франков, которые я должен был вручить ему. Однако какую глупость я совершил, отдав пояс! Сейчас у меня были бы и адрес и деньги. Какой я кретин! Какой кретин!

И, словно стремясь заглушить мучавшие его угрызения совести, еврей стал грести с неистовой яростью, какую нельзя было даже предположить у такого хлипкого на вид человека, как он.

Следуя за почти чудом спасшимся г-ном Гиацинтом, мы оставили со связанными руками и ногами нашего старого знакомого Куртена, когда он лежал в беспросветной тьме рядом с двумя ранеными бандитами.

Прерывистое дыхание метра Жака, стоны Жозефа наводили на него не меньший ужас, чем только что прозвучавшие угрозы; однако больше всего он опасался, что кто-нибудь из бандитов вспомнит о нем и напоследок расквитается с ним, и, чтобы этого не случилось, он лежал затаив дыхание, от страха ни живой ни мертвый.

Между тем, пожалуй, сильнее инстинкта самосохранения в нем горело желание до последнего дыхания защищать от всех возможных убийц бесценный пояс, и он по-прежнему крепко прижимал его к своему сердцу и сделал то, что никогда не посмел бы предпринять, защищая даже собственную жизнь: словно какими-то таинственными узами связанный с золотыми монетами, он, изловчившись, тихо и незаметно положил золото на землю, а затем лег сверху, прикрывая его своим телом.