Питер Марвел - Хрустальная удача

Элейне благословение показалось немного странным, но она решила, что в каком-нибудь католическом ордене так принято. Зато на иезуитов не похоже.

— Простите, пожалуйста, святой отец, а к какому ордену вы принадлежите?

— К… м-м… бенедектинскому, — голос из-под капюшона прозвучал неуверенно и глуховато, но Элейна уже прониклась неожиданным доверием к незнакомцу и не придала этому значения.

— Как славно! — радостно воскликнула Элейна. — Вы не откажете мне в помощи? Я хочу перейти в католичество. Если можно… — она сделала паузу и опустила глаза. — Если можно, то прямо сейчас! — сказала девушка и, словно спохватившись, добавила: — Ну, то есть как можно скорее.

Она ожидала, что монах тотчас начнет выспрашивать, насколько серьезно ее решение и чем оно продиктовано, как относятся ее родители и близкие к такому выбору, и внутренне напряглась, подыскивая ответы, которые не слишком бы нарушали заповедь «Не лги». Однако вместо этого бенедектинец пробормотал:

— Должен быть гоним тоской тот, кто так рано расстается с ложем. Мы, старики, спать от забот не можем. Где сторожем забота — нету сна; но юность беззаботна и ясна, сон золотой ее лелеет ложе, — и твой приход меня смущает. Что же? Иль ты в беде? Иль можно угадать, что вовсе не ложился ты в кровать? [12] Ромео и Джульетта. Акт II, сцена 3.

— Ложился, — машинально ответила Элейна. — То есть ложилась. Правда, спать не смогла, — добавила она с обезоруживающей честностью и, все больше и больше волнуясь, заговорила так быстро, что слова, произнесенные первыми, буквально наскакивали на последующие: — Я действительно в беде, святой отец, вернее, не совсем я, но это очень важно. Дело в том, что я была крещена в протестантскую веру, а мой жених… точнее, не совсем жених, потому что мой отец не хочет нашего брака — он католик, и я… Понимаете? Вы не откажете в моей просьбе, святой отец?

— Брат Лоуренс, дитя мое.

— Как? Вы англичанин?

— Некоторым образом, дочь моя, некоторым образом. Но все это частности. Главное, что я тот, кто нужен вам, и охотно выслушаю вас. Ваше желание похвально и естественно, ведь Католическая церковь для протестантов является родной матерью, она говорит с вами на одном языке, мыслит в понятных для вас категориях, служит человечеству не хуже, чем служат многочисленные протестантские миссии, разбросанные для проповеди святого Евангелия по всему свету.

— Вы так считаете, отец Лоуренс? — радостно спросила Элейна, осмелев.

— Так утверждает Церковь, дитя мое. Пойдемте, здесь неподалеку есть тихий уголок, где никто не сможет помешать нашей беседе, — и бенедиктинец направился, слегка подталкивая девушку перед собой, в сторону густого, тенистого сквера, разбитого вокруг соборной площади. Вскоре они вышли к беседке, созданной природой, где ветви деревьев и кустарников образовывали густо переплетенную стену, за которой образовалось небольшое тенистое убежище, надежно укрытое от посторонних глаз. Монах усадил Элейну на дерновую скамью и продолжил:

— В Католической церкви вы сможете реализовать все ваши дарования и таланты в служении Христу. Для этого разработано множество инструментов — многочисленные братства, конгрегации, ордена, миссии, содружества, союзы. У каждого свое призвание, у каждого свои задачи и цели, дополняющие главную цель Католической церкви: являть присутствие Христа в этом мире вплоть до скончания веков. Процесс воцерковления в Церковь-матерь не будет для вас скучным. Вам нужно начать с разговора со священником, который разработает для вас надлежащую схему присоединения, а потом пройти полный курс катехизации, длящийся от двух-трех месяцев до года, в ходе которой вас ознакомят с основами церковного учения, с историей, богословием и практиками католичества.

— До года?! Но это очень долго! — воскликнула Элейна. — В моем положении отсрочка немыслима!

— Кто слишком поспешает — опаздывает, как и тот, кто медлит [13] Ромео и Джульетта. Акт II, сцена 6. .

— Но вы же ничего не знаете, святой отец! Дело в том, что человек, которого я люблю, арестован. Он попал в разбойничью шайку, хотя и не по своей воле. Теперь ему придется отвечать перед королевским судом — он ваш соотечественник, отец Лоуренс, — отвечать не только и не столько за свои грехи и ошибки, сколько за прегрешения тех, кто толкнул его на преступления. Весь ужас в том, что одним из толкнувших был мой собственный отец… О Боже, что я говорю! — воскликнула Элейна, чувствуя, что выдержка изменяет ей и она вот-вот разрыдается. — Не поймите меня превратно, отец Лоуренс, я знаю, что не все в моих словах звучит убедительно, а многое может указать на то, что не только мой возлюбленный — разбойник, но и сама я недостойная, непослушная дочь и не могу сделаться доброй христианкой. Ведь я вижу, что вы уже составили обо мне самое дурное мнение. Однако все же прошу вас помочь мне перейти в католичество, чтобы усердным служением Богу в каком-нибудь уединенном монастыре искупить и свои грехи, и грехи дорогого мне человека.

— Пусть все будет так; пойдем теперь со мною. Все, что возможно, я для вас устрою: от этого союза счастья жду, в любовь он может превратить вражду, — ответствовал монах в своей странной манере.

— Вражду? Какую вражду?.. — пролепетала Элейна, но вдруг, сраженная неожиданной догадкой, вскочила и отбросила капюшон с головы монаха.

— Сэр Фрэнсис! То есть, я хотела сказать, дорогой мистер Рэли! Какая же я глупая: никак не могу догадаться… — она кинулась на шею монаху, стараясь не слишком громко выражать свою радость. Но, смутившись, она остановилась и еще раз посмотрела мужчине в лицо.

— Сэр Рэли… Что с вами сталось, Боже мой… — Элейна вдруг прижала руки ко рту, и из прекрасных голубых глаз ее полились слезы. — Вы, вы… вы седой, как мой батюшка… И этот рубец на виске… Эта борода… Вы… Вы… — и, не имея сил сдерживаться более, Элейна разрыдалась, закрыв лицо руками.

— Ну будет, будет, девочка. Хватит. «Спасение потери превышает», — кажется, так говорил Шекспир. Это слабое утешение, но все же…

— Простите, простите моего батюшку, сэр Фрэнсис, то есть сэр Рэли… Он не хотел, не знал, что так выйдет… Он добрый на самом деле, это все проклятая его неусидчивость…

Услышав последние слова девушки о своем отце, Роджер не выдержал и расхохотался.

— Неусидчивость? Браво! Впрочем, — и тон его сделался серьезным, — я никого не виню. Бог нам всем судья. Каждый из нас руководствовался чувством долга или тем, что мы понимали под этим. Каждый из нас дошел до этой скалы длинной дорогой собственных судеб, сложившейся по камешку из поступков, страстей и надежд. Все обманчиво, Элейна, все слишком самонадеянно…