Бернард Корнуэлл - 1356

Томас смотрел на распятие. До того, как он захватил город, церковь Сен-Сардос не могла похвастать великолепием убранства. Теперь же статуи святых, заново раскрашенные, обзавелись чётками из полудрагоценных камней. Появились подсвечники и сосуды из позолоченного серебра. Стены украсились фресками на библейские сюжеты. Томас оплатил всё это великолепие, и здесь, и в двух других городских церквях. Окровавленный Христос неодобрительно взирал на командира эллекинов с бронзового креста, и Томас со вздохом признал:

— Новые, отче. Скажи, что за святой стоял на коленях в снегу?

— В снегу? — отец Ливонн, видимо, хотел съязвить что-то, но, видя, что Томас серьёзен, задумался, — В снегу. Мученица Евлалия, например.

— Евлалия? Женщина?

— Женщина. В годы гонений язычники выбросили её на улицу голой, чтобы опозорить, только Господь послал метель, дабы наготы мученицы никто не увидел.

— Нет, там святой — мужчина, и снег под ним как будто растаял.

— Святой Венцеслав, король. Тот, где проходил, там снег таял.

— Нет, этот монах. На картинке он коленопреклонён, вокруг снег, а под монахом трава с цветами.

— Где была картинка?

Томас рассказал священнику о встрече с папой в Салль-дез-Эрсе в Авиньоне, о старой фреске.

— Монахов было нарисовано двое. Один выглядывал из окна хибары, а второму апостол Пётр давал меч.

— А-а… — печально протянул отец Ливонн, — Меч Петра.

Тон священника вселил в Томаса надежду на скорое разрешение загадки:

— Ты так сказал, будто меч — воплощённое зло.

Отец ливонн пропустил его вопрос мимо ушей:

— Как тебе папа?

— Старенький. И очень обходительный.

— Дай Бог ему здоровья. Он — хороший человек.

— Он ненавидит нас. Англичан, то бишь.

— Не все хорошие люди любят англичан, — хохотнул священник, — А фреска для папского дворца и вправду странная. Может, она призвана донести до верующих отказ святого Петра и его преемников от оружия? Мол, сложи оружие и станешь святым?

Томас покачал головой:

— Глубоко копаешь. Скорее всего, это какая-то легенда, отче. Слишком много деталей. Монах в окне. Островок травы посреди снега. Легенда, — он показал на стену, — Ты у себя в церкви зачем роспись заказал? Чтобы неграмотные знали истории святых мучеников, правильно?

— Легенды такой я не слышал. О мече святого Петра мне известно, — священник перекрестился.

— Меч на фреске расширяется от рукояти. Как фальшион.

— «Ла Малис» — тихо произнёс отец Ливонн.

Томас помолчал и продекламировал:

— «На владевших ею семерых проклятье и вина. Ведь лишь владыку всех владык благословит она».

— Меч рыбака, — нехотя сказал отец Ливонн, — Меч святого Петра, навлёкший на себя гнев Иисуса, из-за чего оружие проклято.

— А поподробнее нельзя?

— Нельзя. Нечего рассказывать. Меч зовётся «Ла Малис». Меч проклят из-за гнева Христоваи потому обладает ужасным могуществом. «Ужасным» я не для красного словца ввернул. Каким ещё могуществом может обладать оружие с таким недобрым именем?

— Кардинал Бессьер ищет «Ла Малис».

— Бессьер?

— Да. И ещё ему известно, что меч ищу я.

— Кардинал Бессьер… Да уж, Томас, в выборе врагов ты не мелочишься.

Томас поднялся с колен:

— Бессьер — бурдюк с помоями.

— Он — князь церкви, — мягко сказал отец Ливонн.

— Князь дерьма он, а не церкви. Неподалёку отсюда я его братцу кишки выпустил.

— Так Бессьер хочет тебе отомстить?

— Он понятия не имеет о том, кто именно лишил его драгоценного братца жизни. А по моему следу пойдёт, так как полагает, что я выяснил, где «Ла Малис».

— А ты выяснил?

— Нет, но он этого не знает. Я малость поддразнил Его Высокопреосвященство, теперь от меня он не отстанет.

— Зачем дразнил?

Томас испустил тяжёлый вздох:

— Мой сеньор, герцог Нортхэмптон подрядил меня отыскать «Ла Малис». Бессьер, как мне кажется, тоже землю роет носом в поисках её же. У него шансов найти меч больше, поэтому я хочу оказаться рядом, когда «Ла Малис» приплывёт кардиналу в сети. Держи врагов близко, разве не отличный совет?

— «Ла Малис» едва ли существует, Томас. Это выдумка, порождение веры.

— Нет, отче. На фреске апостол Пётр протягивает монаху не выдумку. Эх, узнать бы, кто этот инок, стоящий на коленях в травке посреди заснеженного поля!

— Бог знает, а я — нет. Может, это какой-то местечковый святой. Как наш Сардос, — священник указал на изображение святого Сардоса, козьего пастуха, отогнавшего волков от Божьего агнца, — Я о нём и не слышал, пока не приехал сюда. Уверен, что в соседнем городишке при имени нашего угодника недоумённо пожмут плечами. Таких святых тысячи. В каждой деревне свой.

— Кто-то же должен знать.

— Учёные люди.

— Я думал, отче, ты — учёный человек.

Отец Ливонн грустно улыбнулся:

— Святых твоих я не знаю, Томас. Зато я знаю, что, если твои враги нагрянут в этот город, погибнет много хороших людей. Замок с нахрапа не возьмёшь, а городу долго не выстоять.

— У меня сорок два латника, отче, и семьдесят три лучника.

— Недостаточно, чтобы удержать городские стены.

— Ну. Положим, пока гарнизоном командует сэр Анри Куртуа, город просто так не взять. Да и зачем моим врагам лезть в город? «Ла Малис» здесь нет.

— Кардинал по твоей милости может думать иначе. Ты хитришь, а платить будут горожане.

— Об этом, отче, голова должна болеть у меня и у сэра Анри, а не у вас, — сказал Томас резче, чем хотел, — Вы молитесь, а сражаться буду я. Сражаться и искать «Ла Малис». Только сначала съезжу на юг.

— На юг? Зачем?

— Потолковать с учёными людьми, конечно. С теми, кто в легендах дока.

— Недобрая вещь эта «Ла Малис», — поморщился священник, — Вспомни, как Христос отнёсся к тому, что Пётр обнажил меч?

— «Вложи меч твой в ножны…»?

— Именно. «Ла Малис» несёт печать отвращения Его, и не явить её миру надо, а уничтожить.

— Уничтожить? — повторил Томас задумчиво.

С улицы донёсся цокот копыт и скрип колёс. Томас заторопился:

— Позже договорим, отче.

Выскочив из церкви, англичанин зажмурился, ослеплённый ярким весенним солнцем. У колодца, под сенью цветущих грушёвых деревьев, дюжина пришедших по воду горожанок глазела на телегу, запряжённую шестёркой битюгов. Воз сопровождал десяток конных эллекинов. Среди них затесалась пара чужаков. Дорогие пластинчатые латы одного из незнакомцев покрывал короткий чёрный жюпон с вышитой белыми нитками розой. Физиономию рыцаря мешал разглядеть турнирный шлем, увенчанный чёрным плюмажем. На боевом жеребце красовалась чёрно-белая попона. Второй чужак был оруженосцем первого, вёзшим знамя с белой розой.

— Эти дожидались внизу на дороге, — объяснил Томасу конный лучник, кивнув на парочку. Лучник, подобно другим эллекинам, носил на ливрее йейла с чашей, — Их там восемь, но мы разрешили въехать в город лишь двоим.