Луи Буссенар - Жан Оторва с Малахова кургана

Доктор Фельц работал с непокрытой головой, с закатанными до локтя рукавами и в фартуке. И он и его помощники не знали, к кому прежде кидаться. Кровь текла потоками, обрызгивая все вокруг. Красным стало все: матрасы, полотнища палаток, одеяла, здоровые люди и умирающие — все, вплоть до земли, на которой корчились страдальцы, лишившиеся от боли сознания.

В нескольких шагах от них лежали ампутированные конечности, сваленные в кучу, словно поленья… жуткие останки человеческих тел, наводившие ужас на тех, кто ждал своей очереди.

Эти крики, жалобы, рыдания, вопли, заполнявшие мрачное помещение… И тошнотворный запах теплой крови, смешанный с тяжелым запахом хлороформа [234] Хлороформ — жидкость, применяющаяся для обезболивания при общем наркозе, а также наружно в смесях как болеутоляющее средство. , который волнами расходился над человеческой бойней.

Бедные солдаты!.. Бедные юноши — такие сильные, храбрые, гордые в свои двадцать лет!.. Бедные матери!.. Как они там, в родном городке, трепещут, читая трескучие победные реляции!

Хирурги без устали выполняли свою страшную работу.

Доктор Фельц только что прооперировал русского солдата, когда Понтис и Дама в Черном переступили порог этого ада. После сражения прошло уже много времени. Перевозка раненых — дело долгое и трудное, и, как всегда, не хватало транспорта. Скоро будет пять часов.

Буффарик держался рядом с Понтисом и подбадривал его грубоватыми, но сердечными словами, Роза не отходила от Дамы в Черном. Девушка старалась заслонить от нее отвратительное зрелище искалеченной плоти. Но княгиня, как всегда надменная и непреклонная, словно отлитая из стали, по-прежнему держалась твердо и вызывающе, словно хотела продемонстрировать окружавшим ее врагам неукротимую силу славянской души.

Однако когда она заметила, как заботливо относились в лазарете к русским раненым, ее взгляд смягчился и гневная складка на лбу расправилась.

Хирурги привыкли ничему не удивляться. При виде этой изысканной, элегантно одетой женщины доктор почтительно поприветствовал ее и сказал:

— Мадам, я страшно занят… каждая минута на счету. Все, что я могу сделать для вас, — это заняться вами в первую очередь. Печальная привилегия, не так ли?

Надменный голос женщины, в котором обычно звучал металл, невольно смягчился, как и ее взгляд. Охваченная волнением, удивляющим ее самое, она сказала хирургу, указывая на Понтиса:

— Благодарю вас, месье. Но этот бедный солдат страдает больше, чем я… Займитесь им. Я подожду.

Хирург кивнул головой в знак согласия.

— Это ты, Понтис? — спросил он, склоняясь над раненым зуавом. — Посмотрим, что у тебя сломалось!

Зуав, ужасно бледный, но не потерявший присутствия духа, подтянул штанину до колена и показал совершенно расплющенную ногу.

— Ее уже не починишь, верно я говорю, господин доктор? — медленно и с запинками, как все раненые, произнес он.

— Выход один, мой бедный друг, — ампутация.

Зуав вздрогнул, коротко вздохнул и ответил не колеблясь:

— Ну что ж! Режьте, господин доктор…

— Я тебя усыплю.

— Спасибо, вы очень добры… но… нет нужды!

— Тогда я приступаю!

— Да, господин доктор. Сержант Буффарик!

— Что, мой мальчик?

— Пока месье Фельц будет кромсать мое копыто, я с удовольствием выкурил бы трубочку.

— Да, голубчик, я дам тебе мою носогрейку… сейчас только набью и разожгу, — ответил старый воин, у которого увлажнились глаза и перехватило в горле.

Приготовления к операции закончились мгновенно.

Понтис взял трубку и несколько раз глубоко затянулся.

— Готов? — спросил доктор, берясь за скальпель.

— Режьте, господин доктор!

Одним взмахом хирург отрезал лоскут кожи и обнажил кость. У Понтиса вырвался стон, но он продолжал курить. Несколько быстрых движений ножовкой… ужасный скрежет зубьев, перегрызающих кости… и нога шлепнулась на землю.

Пот заливал лицо зуава, он сжимал челюсти и грыз трубку. Однако тут же, с потрясающим спокойствием, поправлял ее и продолжал курить.

Буффарик, бледный как полотно, смотрел на него с восхищением. Дама в Черном отвернулась. Роза беззвучно плакала.

Доктор Фельц быстро и уверенно сшил сосуды и сказал Понтису:

— Молодец, Понтис! Ты поправишься и получишь заслуженную награду…

— Без промедления! — произнес громкий голос, заставляя всех обернуться.

Доктор поднял в приветствии свою окровавленную руку. Буффарик выпрямился так, словно у него над ухом выстрелили из карабина. Понтис поднес судорожно сжатые пальцы к феске и сказал, запинаясь:

— Господин генерал… о-о, господин генерал…

Это был Боске. Еще не смыв с себя пороховой гари после жаркого сражения, он обходил солдат, которым сейчас приходилось особенно тяжко.

Генерал слышал последние слова хирурга и сказал:

— Дорогой доктор, я почту своим долгом осуществить ваше обещание.

Он вынул из кармана боевую медаль и подал ее раненому. Тот — растерянный, взволнованный — протянул руки и зарыдал, как дитя.

— Зуав Понтис, — произнес командир дивизии ласково и значительно, — от имени императора я вручаю тебе эту медаль в награду за твою храбрость. Родина, которой ты принес себя в жертву, никогда тебя не оставит.

— Господин генерал, как вы добры, и как я вам благодарен! — воскликнул зуав. На мгновение голос его окреп: — Да здравствует Боске! Да здравствует отец солдат!

В это время генерал заметил Даму в Черном. Сдержав удивление, он почтительно поклонился ей. Со всех сторон его окликали раненые, тянули к нему изможденные руки. Умирающие собирали остатки сил, чтобы в последний раз выказать Боске свои чувства.

Он медленно обходил эту преисподнюю, не скупясь на похвалы, обещания, слова сочувствия, с готовностью останавливаясь возле самых робких, поддерживая их и утешая.

Он шел, и хриплые надтреснутые голоса страдальцев крепли, сливаясь в приветствии любимому командиру:

— Да здравствует Боске!.. Да здравствует Боске!..

Гордый силуэт генерала исчез, и в ту же минуту доктор Фельц снова принялся за свою ужасную работу. Он подошел к Даме в Черном. Она полулежала на носилках, за плечи ее поддерживала Роза, которая не оставляла раненую ни на минуту.

— Я к вашим услугам, мадам, — сказал хирург.

— Приступайте, месье, — ответила она твердо.

Одним движением ножниц хирург разрезал ее рукав и верхнюю часть корсажа. Стала видна рана, почерневшая и воспаленная. Рука была прострелена навылет, кость у плеча раздроблена.

Хирург покачал головой и, поджав губы, не произнес ни слова.

— Это серьезно, доктор? — спросила Дама в Черном.

— Серьезно… да, конечно… и я боюсь…

— Прошу вас — обращайтесь со мной как с солдатом. Я под огнем с первого дня и привыкла жертвовать собой.