Владислав Хапров - Ватажники атамана Галани

Я подал воеводе письмо. Тот сорвал сургучную печать, прочитал и буркнул подьячему:

— Брысь Ивашка.

Когда красноносый выскользнул из приёмной, воевода Бахметьев повернулся ко мне. Выражение на его лице сменилось на довольно-торжествующее:

— Антон Мануилович прислал мне с голубиной почтой депешу, где сказано, что он отправил в Саратов ловкого сыщика переловившего в столице немало хитроумных и жестоких разбойников.

— Он слегка преувеличил, — манерно произнёс я, разваливаясь на стуле.

— Однако я не ожидал вас, Артемий Сергеевич, так быстро, да ещё в таком виде. Думал, что вы прибудете со сплавным караваном чинно, со сворой ярыжек и ротой гвардейцев. Гвардейцы бы нам не помешали. На моих гарнизонных в этом деле положиться нельзя. Я уверен, что кое-кто из солдат, а может даже офицеров, тайно якшается с Галаней, и они будут чинить всяческие препятствия сыску, вплоть до смертоубийства.

— Я шёл со сплавным до Казани, переодевшись бурлаком, — ответил я. — Но по пути повстречался с помещиком Филином. Тот, каким то образом пронюхал, кто я таков и вознамерился переправить с этого света на тот.

Воевода выпучил на меня зенки с немалым удивлением:

— И как же вам удалось спастись? — поинтересовался он.

— А-а, — отмахнулся я с показным равнодушием. — Проломил ему черепушку и был таков.

Конечно же, я был обычный недотёпа, попавший под горячую руку генерал-полицмейстеру, а потом каким то чудесным образом сумевший ускользнуть от убойц. Но Бахметьеву знать об этом было не обязательно. Могло повредить делу.

— И что насмерть? — выдохнул Бахметьев.

— Нет, оклемался.

— Очень прискорбно, очень, — посетовал воевода и тут же спросил меня. — А от куда вы знаете?

— Я видел его в Казани живым, только мающимся головной болью.

Воевода наклонился ко мне и произнёс зловещим голосом:

— Никто до вас не уходил живым от Филина, коли тот решил его прикончить. После Галани это самый страшный человек на всей Волге.

— Он меня об этом не предупредил, — криво улыбнулся я.

Моя шутка вызвала взрыв хохота.

— Эх, и острослов вы Артемий Сергеевич, — сказал Бахметьев.

Он угостил меня душистой сигарой и коньяком, которые, по его словам, купцы привезли в прошлом году со сплавным караваном и продали ему за большие деньги.

— Судя по тому, что вы приехали инкогнито, у вас имеется какой то хитроумный план, — полюбопытствовал воевода.

Конечно же никакого плана у меня не было. Я целиком и полностью надеялся на помощь Матвея Ласточкина. Поэтому ответил:

— Пока я не решил, как буду действовать. Сначала хочу посоветоваться с одним человеком. Мне рассказал о нём Аникей Петрович Плотников-Загорский. Вы знаете Матвея Ласточкина?

— Конечно. У него на откупе монастырские рыбные угодья в нескольких верстах вверх по течению. На вид тихий и безобидный мужичок. Но только на вид. Это страшный человек.

— Почему вы так думаете?

— Случилось год назад одно происшествие. Матвей возвращался из Царицына. Плавал туда по торговым делам. Недалеко от Саратова на него напали воровские казаки. Не здешние, пришлые с Дона. Здешние его не трогают. Их было восемь человек на косной лодке, вооружённых до зубов. Романовка у Матвея быстроходная, на вёслах четверо наёмных гребцов. Он им кричит, гребите живее, а я парус поставлю, ветер попутный, им нас не догнать. И впрямь начали отрываться. Разбойники это увидели, и давай палить. Несколько пуль ударились о борт лодки. Гребцы наложили в штаны и говорят Матвею, ты уж извини, мы больше грести не будем, отдадимся лучше на милость злодеев, авось не убьют.

Тогда Матвей велел своей дочери Иринке вплавь добраться до берега и бежать в Саратов за помощью. Время было позднее, темнело, поэтому девушку не заметили. Она посреди ночи ворвалась ко мне, вся мокрая и замёрзшая.

Я тут же послал солдат на выручку. Воровские казаки отвезли Матвея и его гребцов в развалины татарского города, Укека. Это вёрст тридцать от сюда. Там их и нашли. Матвея, преспокойно сидящего на берегу и стирающего кровь с лезвия ножа, рядом перепуганных гребцов, связанных по рукам и ногам, а разбойников мёртвыми. Он убил их всех! Представляете!

Вот и скажите на милость, Артемий Сергеевич, как Матвей, один да ещё увечный, разделался с восьмерыми здоровенными детинами?

Я только пожал плечами, дав себе зарок обязательно спросить об этом.

— То-то, — сделав указующий жест перстом, сказал воевода. — Тут попахивает бесовщиной.

Челобитчики за закрытой дверью начали волноваться, и воевода, выйдя к ним, объявил, что приёма сегодня больше не будет, и выставил всех из присутствия.

Однако не успели просители уйти, как прибежал гарнизонный поручик и доложил, что с левого берега приплыл калмык с известием о прибытии из дикого поля хана Аюки, который желает говорить с воеводой.

Бахметьев нахмурился и пробурчал:

— Чего это он сам явился? Обычно меня к себе в улус требует. Едемте со мной Артемий Сергеевич. Вас уже приметили. Пойдут пересуды. Пусть думают, что вы прибыли от имени государя договариваться со степняками. К тому же Аюка может помочь нам разделаться с Галаней.

Я охотно согласился. Уж больно любопытно было взглянуть на калмыцкого хана.

— Только сначала вам надобно переодеться в приличное платье, — сказал воевода Бахметьев.

Послали в лавку. Лохмотья, в которые я был одет, отправились в печку. Вместо них я получил новый кафтан, панталоны, чулки и пару отличных башмаков.

На пристанях нас ждала косная лодка, на вёслах которой сидел пожилой солдат. Он перевёз нас на левый берег. Здесь находился калмыцкий рынок, где кочевники торговали скотом и войлоком.

В стороне от множества юрт разбросанных в беспорядке по берегу, расположился табор, посреди которого стояла юрта, выделявшаяся среди остальных размерами и богатством отделки. Она явно была только что разложена; рядом ещё стояли двухколёсные повозки запряжённые вельблудами и наполненные всякими пожитками. Перед ней на карачках сидели буддистские ламы с бритыми головами и толпились свирепого вида воины в разноцветных халатах, вооружённые саблями и затейливо изогнутыми луками. Увидев воеводу, они расступились и пропустили нас в юрту.

Хан Аюка возлежал среди бухарских ковров и развешанного на стенах дорогого оружия. Он был одет в шёлковый расшитый золотом халат. Мохнатая шапка покоилась рядом, обнажив высокий лоб и седую шевелюру.

— Садись, воевода, — сказал Аюка по-русски почти что чисто; слова не коверкал и падежей не путал. — Чай пить будем.

Бахметьев уселся на подушки. Я рядом.

— Кто это с тобой? — спросил хан, указав на меня.

— Большой человек из самого Питербурха, — ответил воевода.