Владислав Хапров - Ватажники атамана Галани

Постыла Кудеяру жизнь. Распустил он свою ватагу, а сам ушёл в монастырь замаливать грехи. Сокровища же его так и остались лежать, где-то в глубине пещеры. И хоть с тех пор многие искали их, найти так и не смогли.

И вот по прошествии более чем ста пятидесяти лет на Кудеяровой горе обосновался другой разбойник, атаман Галаня. Стан свой ушкуйники обнесли земляными фортификациями, возведёнными по последнему слову военной науки, превратив гору в неприступную крепость, способную выдержать осаду целой армии. На Караульной горе день и ночь дежурили дозорные, а на лесных тропах были выставлены секреты — два-три человека, укрывавшиеся в замаскированном окопчике и следившие за тропой, сами оставаясь невидимыми.

Для жилья на горе были построены длинные землянки, в каждой из которых обитало по дюжине казаков. Землянки окружали вытоптанную сотнями ног площадь, называвшуюся майданом. На ней, под крытым соломой навесом, защищавшим как от дождя, так и от солнца, стояли длинные, грубо сколоченные столы, за которыми казацкое войско трапезничало утром и вечером. Рядом помещалась поварня, представлявшая из себя несколько больших чугунных котлов, подвешенных над кострами, в которых варилась похлёбка и каша.

Посреди майдана возвышалась богато украшенная ногайская юрта в которой жил сам атаман Галаня со своей татаркой. У входа в юрту день и ночь стояли на страже два казака с саблями наголо.

В конце дола Соколки была устроена кузница, где заправлял угрюмый кузнец Макар и его помощник Осташка. А вдали, на берегу реки Чардым, стояли большие морские струги, захваченные в прошлом году при нападении на астраханский караван.

Галанино войско насчитывало нынче семь сотен ртов. Чтобы прокормить такую ораву, атаман регулярно посылал небольшие отряды на юрких речных стругах, рыскавшие по Волге между Саратовом и Царицыном и грабившие суда, доставлявшие понизовым городам хлеб и крупы. Впрочем, ушкуйники промышляли не только разбоем. Они не чурались ходить артелями на рыбный лов, и покупали у кочевников скот. С ногайцами Галаня предпочитал не ссориться. Буйные и непредсказуемые степняки хоть не в состоянии были взять штурмом крепость на Кудеяровой горе, но могли причинить множество других неприятностей и унестись на быстрых бахматах в дикое поле, где преследовать их было бы смерти подобно.

Чтобы подготовиться к походу: собрать достаточно людей, запастись провиантом и огневым запасом, а также раздобыть морские суда, взамен имевшихся у него косных лодок и речных стругов, атаман ушёл из Нижегородской губернии вниз по Волге, в места дикие и безлюдные, на границу с диким полем, где воеводы сидели за стенами своих городов и старались не совать оттуда носа, боясь, что кочевавшие в междуречье Волги и Яика орды в любое время могут устроить опустошительный набег на русские земли, как это сделали кубанцы четыре года назад.

Саратовского воеводу Бахметьева подкупить не удалось. Сей муж не отличался собственным умом и оттого жил умом государственным, честно служа государю Петру Алексеевичу и исполняя его наказы с упорством взбесившегося медведя, ломящегося в дом, не обращая внимания на топоры и рогатины его обитателей. Бахметьева, однако, удалось запугать. Но путы страха слишком ненадёжны. Воевода мог в любой момент взбрыкнуть. И на этот случай солдату саратовского гарнизона Остапу Ржёву и двум его сыновьям, крепко поладившим с ватажниками, было приказано убить воеводу и всю его семью. Убить страшно, так чтобы все содрогнулись от ужаса и уже не смели идти супротив атамана Галани.

Костяком казацкого войска были двести человек старых товарищей атамана, которые уже четвёртый год каждую весну собирались в его стан. Уходили осенью по домам богачами в шелках и бархате, а в апреле являлись оборванцами, пропив всё до последней полушки.

В прошлом году к ним присоединилась сотня солдат астраханского гарнизона во главе с Иваном Захаровым. Захарову Галаня не доверял. Тот был себе на уме, и рвался в атаманы. Хитрый и скользкий как змей, краснобай и честолюбец, он потихоньку приобретал влияние на казаков. Галаня ждал только удобного случая, чтобы избавиться от солдатского вожака. Остальные четыреста человек составляли откликнувшиеся на подмётные письма буйные головы, коих в казацких городках было гораздо больше, чем голов трезвых и рассудительных.

В тот день, когда струг Лёшки Кортнева причалил к берегу Чардыма напротив Кудеяровой горы, Галаня находился в хорошем расположении духа. К походу всё было почти готово. Съестные и огневые припасы, оружие чуть ли не на целую армию. Суда просмолены и проконопачены. На них заменили снасти и пошили новые паруса. Оставалось только подыскать толмача, знавшего персидский и дождаться посланца от русских купцов в Шемахе, с которыми он вступил в тайный сговор.

Гольшат заварила Галане с утра крепкого чая, и он пил его с клубничным вареньем, несколько горшков которого привезли недавно его братки, захватив под Камышином монастырскую лодку. Водки и вина атаман, в отличии от своей отчаянной братии, не употреблял, и многие поговаривали, что татарка колдовскими чарами заставила его тайно принять магометанскую веру.

Девушка ласковой кошкой свернулась на подушках рядом с атаманом.

— Мне сегодня приснился тревожный сон, — говорила она. — Будто бы хитрый и подлый волк вышел ночью на охоту. Он подкараулил тебя, дождался, пока ты уснешь, и вцепился зубами в горло.

— Да таких волков, люба моя, пруд пруди, — ответил Галаня. — Далеко ходить не надо. Ванька Захаров из кожи вон лезет, чтобы настроить братков супротив меня. Но ничего у него не выйдет. Я всегда готов к удару в спину. Только от одного человека я не жду его. От тебя. И если ты всё же нанесёшь этот удар, ну что ж, твой Аллах тебе судья, и значит нет на свете настоящей любви и верности.

— Я никогда не предам тебя, — произнесла Гольшат. — Если ты умрёшь, я тоже умру.

Тут в юрту просунулся невысокий сухощавый паренёк помощник кузнеца Осташка.

— Лёшка вернулся, — доложил он. — Привёз большущую пушку и толмача. А ещё явилась филинова маруха Дунька Казанская со своей шайкой. Дозорные их чуть не укокошили.

— Ума нет, дай только бы пострелять, да огневой запас попусту извести. — буркнул Галаня. — А чего же сам Филин вместе с Дунькой не пришёл?

— Говорит, болен он.

— Интересно, чем же он таким заболел, что не желает разделить с товарищем тяготы похода. Айда узнаем.

Мы с Лёшкой Кортневым стояли на площади перед галаниной юртой. Рядом с нами топталась кучка вооружённых до зубов оборванцев, возглавляемых той самой рыжей девицей, которая заманила меня в ловушку в Казани. Вооружена она была четырьмя пистолетами, висевшими на кожаной портупее и солдатским палашом. Увидев её я с перепугу едва не выдал себя. Решил было, что конец мне пришёл. Однако Дунька безразлично скользнула по мне взглядом и отвела глаза, не признав. Да и как было признать. Раньше я был полноват и рыхл, причиной чего являлся сидячий образ жизни. Я коротко стригся и не носил ни усов, ни бороды. Теперь же я стал мускулист, загорел чуть ли не до черноты и зарос космами как лесной медведь. К тому же я больше не сутулился, что было достигнуто Матвеем Ласточкиным совершенно изуверскими методами, изменил походку и манеру держать себя, переняв их, насколько было возможно, у Васьки Дьяка. Ей-богу, я и сам бы себя не признал, если бы увидел со стороны.