Юрий Рябинин - Твердь небесная

Сориентировавшись по кострам на русских позициях, – а чтобы разглядеть их из гаоляна, дюжий Дормидонт Архипов, как в цирке, на плечах поднял Игошина поверх зарослей, – Тужилкин повел свою команду к деревне, которую он давеча приметил. Главною его задачей было разыскать японскую батарею. За этим и шли. Но разыскать ее впотьмах – нечего было и думать. Поэтому штабс-капитан решил прежде найти кого-нибудь провожатым, – если потребуется, силой его захватить.

Тужилкин верно рассчитал местоположенье деревни, и вскоре отряд вышел к невысокой глинобитной стене, какими в Китае обычно бывают опоясаны крестьянские фанзы. Хотя по пути они и не встретили ни одного человека, и вообще ничто не выдавало присутствия в деревне неприятеля, Тужилкин все-таки велел четырем своим молодцам – унтеру Сумашедову, Мещерину, Самородову и Григорьеву – разведать, свободны ли фанзы за стеной от постоя японцев.

Разведчики возвратились скоро. Они докладывали, что японцев в деревне как будто нет. Во всяком случае, они не видели перед фанзами ни одного поста. А японцы обычно на биваках не скупятся на постовых.

Отряд по команде Тужилкина разом перемахнул через стену. Расставив по стене и у ворот наблюдателей, штабс-капитан с несколькими охотниками подкрался к самой большой и богатой фанзе в деревне. Хотя богата она была весьма относительно: та же соломенная крыша, что и на прочих, разве повыше и поновее, те же широкие решетчатые окна, заклеенные бумагой, шест перед входом со свиными кишками на верхушке – оберег от сглазу, что ли? или жертва домашним духам? или еще какая китайская причуда?

Они потихоньку подошли к дверям. Тужилкин велел Игошину зажечь факел, а Архипову выломать двери, по возможности не производя шума. Но китайские двери и не могли наделать большого шума, – едва Дормидонт на них надавил, так обе створки, тоже чуть ли не бумажные, и ввалились внутрь.

Перед ворвавшимися в фанзу русскими предстала такая картина: на кане, проходящем вдоль трех стен, лежали цепочкою – голова к голове, ноги к ногам – китайцы, числом до дюжины. Пробудившись от топота незваных ночных гостей, они все как один – от малых до старых – вскочили и пронзительно запричитали, полагая, верно, что солдаты пришли по их душу.

– Самородов, скажи им, что мы их не тронем, – поскорее приказал Тужилкин.

Услыхав перевод, китайцы все разом успокоились.

Штабс-капитан внимательно их оглядел и остановил взгляд на главе, по всей видимости, семьи – тщедушном сгорбленном старце, почти лысом, с жидкою белою косичкой на затылке.

– Спроси у него, – сказал он Самородову, – где японские пушки? куда они поставили батарею?

В ответ китаец, сложив в лодочку свои маленькие ладошки и еще больше сгорбившись, стал божиться, что он ничего не знает и что они бедные крестьяне, и сами натерпелись от злых японцев, и очень любят русских, и рады бы им помочь, кабы знали как…

Тогда Тужилкин выхватил у Игошина из рук факел, поднес его к самому лицу старика и грозно произнес:

– Если сейчас же нам кто-нибудь не покажет, где японская батарея, я велю подпалить деревню! Всю! До последнего двора!

Китаец рухнул на колени и запричитал совсем уже жалобно.

– Он говорит, – перевел Самородов, – что никогда в жизни не видел ни одной японской пушки…

– Не видел?! – уже гневно воскликнул Тужилкин. – Игошин! ты видел давеча пушки у этой деревни?

– Так точно, ваше благородие! – выпалил ординарец.

– Самородов! скажи ему, – штабс-капитан кивнул на китайца, – я в последний раз спрашиваю: где стоит японская батарея?!

Старик и на этот раз не ответил. Он качался из стороны в сторону, хныкал, бил себя по щекам, надеясь, верно, разжалобить своих истязателей.

Больше не говоря ни слова, Тужилкин отступился от старика, – он огляделся кругом, выбирая, чего бы поджечь, и поднес факел к свесившийся с кана соломенной рогоже, служившей неприхотливым китайцам периною. Рогожа тотчас вспыхнула.

Вся семья дружно взвыла. Дети бросились спасаться, но не к двери и не к окнам, а почему-то по углам.

Тогда старик что-то пролепетал одному из домочадцев – молодому китайцу, может быть, своему сыну, – тот сразу же подбежал к Тужилкину и принялся взахлеб о чем-то ему говорить и куда-то показывать руками.

– Он говорит, что знает, где батарея, и может проводить нас, – перевел Самородов.

– Вперед! за мной! – крикнул Тужилкин и толкнул молодого китайца к двери. – Игошин! туши огонь!

Расторопный Игошин сорвал пылающую рогожу на пол, быстро затоптал пламя сапогами и кинулся догонять своих.

На улице Тужилкин скликал всю команду и велел солдатам хватать все, из чего можно будет сложить костер. Солдаты не стали церемонничать, – они похватали все, что под руку попадалось: кто доску отодрал где-то, кто прихватил охапку соломы, Дормидонт Архипов нашел за заднею стеной фанзы и разломал на доски два расписанных яркими узорами гроба, которыми предусмотрительные китайцы обычно запасаются заранее. Так что дровами отряд запасся вдоволь.

Проводник повел отряд вовсе не к японским позициям, а куда-то в сторону – параллельно их расположению. По дороге Тужилкин поинтересовался узнать у него, отчего старик китаец так долго отказывался помочь им разыскать японскую батарею.

– Если японцам станет известно, что эти крестьяне помогли хоть чем-то русским, они перебьют всю деревню, – перевел Самородов ответ китайца.

Они шли с полчаса. Крадучись. Ступая неслышно, как на охоте на самую чуткую дичину. Быстро двигаться было рискованно: неравно кто споткнется, загремит дровами и, чего доброго выдаст весь отряд. Но наконец китаец остановился и, показывая рукой дальше в темноту, что-то пролепетал Самородову.

– Батарея, ваше благородие, – тоже чуть слышно доложил Самородов.

Тужилкин сделал знак команде ложиться, и сам упал на землю. Но, как он ни вглядывался во мрак, так ничего и не разглядел впереди. К счастью, при нем всегда был всевидящий Игошин.

– Есть там что? – прошептал штабс-капитан.

– Кажись, стоят, – отвечал верный ординарец.

– А ну быстро доползи, разведай – что там? Винтовку оставь.

Игошин пополз шустро, так что и пешком не всякий ходит. И десяти минут не прошло, как он уже возвратился. Выяснилось, что проводник привел отряд к флангу японской батареи. Саженей за сто. Самые орудия едва выглядывали из укрытий. Из русских позиций батарею теперь разглядеть можно было разве что с воздушного шара. С земли – никогда. У крайней пушки Игошин видел японцев человек до дюжины. Наверное, и у других стояло так же. Скорее всего, услышав стрельбу на позициях или уже получив оттуда известие о переходе к ним в тыл русской диверсионной группы, артиллеристы изготовились отразить ночных визитеров, если те пожалуют.