Юрий Когинов - Тайный агент императора. Чернышев против Наполеона

— Мерзавцы! Неслыханные дураки! — Наполеон ударил кулаком по столу. — Сначала Швеция, затем эта мусульманская империя. Две державы, которые должны были, опираясь на мое заступничество, потребовать обратно у русских все захваченное. Но вместо этого разумного шага, как раз тогда, когда представляется прекрасный случай вновь обрести потерянное, они бросаются в объятия собственного врага!

А каково мне? Обе державы по моему замыслу должны были взять на себя роль крайних правого и левого крыла в придачу ко всем моим вооруженным силам и, отвлекая на флангах российские войска, содействовать продвижению Великой армии.

Да, я вел в отношении турок свою дипломатическую линию. Я пытался всячески помешать успехам России на ее южном направлении, чтобы сохранить силы Оттоманской империи в видах моего большого похода против России. И я, как мог, через моих дипломатов внушал их султану и визирам, что жду от моих турецких союзников поголовного подъема всех мусульманских сил Востока и массового их вторжения в пределы России.

Я хотел вызвать на своем правом фланге не просто наступление, а движение целой части света под священным знаменем Пророка. И вот — такой глупейший поворот судьбы, когда один старый русский генерал с хитрым умом без единого генерального сражения выводит из войны, считай, всю Азию!

Имя Бернадота он не решался произнести. Предатель! Коварный изменник, забывший, что он француз. А эти паршивые недоноски — короли и герцоги из всех углов Европы, собравшиеся в начале мая в Дрездене по одному его слову!

«Венценосные друзья Франции! — кажется, так он начал тогда в Дрездене обращенную к своим вассалам речь. — Дела в Европе приняли крутой оборот. Как глава Рейнского союза, для общей пользы повелеваю удвоить свои ополчения, приведя их в готовность пожинать лавры под моим началом на поле чести. Вам объявляю мои намерения: желаю восстановления Польши, хочу исторгнуть ее из неполитического существования и возвести на степень могущественного государства. Хочу наказать варваров, презирающих мою дружбу. Уже берега Прегеля и Вислы покрыты орлами Франции. Мои народы! Мои союзники, мои друзья! Думайте со мною одинаково. Я жажду, и я поражу давних тиранов Европы. Я держал свое слово и теперь говорю: прежде шести месяцев две северные столицы Европы будут зрить в своих стенах победителей.

И вот первая из столиц — у моих ног. Но в каком виде? Кучи угля и головешек. А в сердце Европы, под Варшавой, гуляют орды казаков!

Мыслилось ли мне такое, когда я открывал эту кампанию? Если сейчас же я не приму немедленных и решительных мер, я получу здесь, в России, вторую Испанию. Только Испанию — без городов, без границ и без всяческих средств к существованию для моих солдат».

Наконец он глянул на начальника штаба.

— Готовьте, Бертье, новую диспозицию. Корпусу Шварценберга — продолжать строго охранять пути на запад. Там же находиться маршалу Клоду Виктору. Маршалам Макдональду и Удино готовиться к походу на Петербург. Он схватил со стола колокольчик и позвонил.

— Неаполитанского короля!

Вероятно, Мюрат находился где-то недалеко, потому что вскоре распахнулась дверь, и нечто огромное, напоминающее расцветкою радугу, влетело в комнату. Кажется, он один, продутый всеми ветрами кавалерист, не позволял себе поддаваться сквознякам и простуде.

— Вдвоем с князем Невшательским мы сейчас приняли важное решение, — от своего имени и от имени Бертье произнес Наполеон. — Вам, Неаполитанский король, с моею кавалериею и двумя вспомогательными корпусами идти к Петербургу.

— Как вы сказали, сир? — открыл рот Мюрат, словно рыба, вытащенная на сушу. — Да это же… Это верная гибель! Чудом не быть изжаренными в одной столице — вдруг в походе в другую превратиться в финских болотах в ледяные столбы! Да ты в своем ли уме?

Худое костистое лицо маршала Бертье вытянулось и стало похожим на большую церковную свечу: желтый воск и красный язычок огня-носа. Так же, как появился, начальник штаба почел за благо удалиться тихими шажками.

— Неврастеник! — заорал Наполеон на зятя. — Что пишет тебе Каролина, зовет домой к вашим набитым золотом сундукам? Ты теперь только на это и способен — караулить свои богатства. Но ты не подумал о том, какой славой мы покроем себя и что весь свет скажет, когда узнает, что мы в четыре месяца завоевали две большие северные столицы!

— Святые отцы! Да вразумите вы, наконец, заблудшего своего сына! — рухнул на колени Неаполитанский король. — Что я тебе говорил перед Смоленском? Москва нас погубит, сказал я тогда. Но ты не внял моим предостережениям. Я в Смоленске искал смерти, чтобы избежать позора. Теперь же ты, с кем я был во всех славных битвах, сравниваешь меня с мародером. Я докажу тебе, кто такой Иоахим Мюрат. Благо здесь, под Москвою, есть немало мест, где можно с достоинством и честью принять смерть!

Аккуратно расчесанная и напомаженная жидкая челка на лбу Наполеона взмокла и, сбившись набок, открыла круглый желтый череп. Он охватил голову руками и навалился всею грудью на стол. Глаза снова наткнулись на донесение посла из Варшавы.

Первое сообщение, полученное из герцогства Варшавского двумя днями ранее, его потрясло: сборище казаков, объявившееся невесть откуда, прошло почти все герцогство, наводя панику и пуская в распыл заготовленные для Великой армии запасы. И — как удар в сердце — знакомое имя: полковник Чернышев.

Вот чего он боялся все долгие месяцы, пока готовил поход в Россию, — выступления русских к Висле. Польша! Он так и обратился к войскам на Немане: «Солдаты! Вторая польская война началась. Россия увлечена роком, да свершится судьба ее!..» Осторожный Александр выжидал. Он хотел, но боялся войти в Варшаву. Он, больше всего на свете дорожащий своим образом благородного ангела-спасителя, ждал момента, когда его позовет Европа.

«Теперь я знаю: мою тревогу еще в Париже разгадал умный Чернышев и подал ему, Александру, мысль, которая страшила меня. Сейчас, когда я завоевал Москву, он, полковник, ударил мне в спину. Он верно рассчитал: совершить этот маневр не поздно даже в теперешнем случае. Напротив, парализовать тылы, когда моя армия растянулась почти на тысячу лье от Парижа, — это предвестник гибели».

В первом сообщении значилось: за восемь дней похода, пройдя пятьсот верст, Чернышев взял в плен двести австрийских и французских солдат. С каждого города и местечка собрана огромная контрибуция. Жерла пушек, отбитых в бою, Чернышев приказал заклепать и орудия бросить в воду. Запасы продовольствия частью розданы неимущим и увезены с собою, в большинстве же сожжены.

Наполеон поднял голову и встретился взглядом с зятем.

— Так что ты считаешь нам следует предпринять? — выдавил из себя.