Александр Бушков - Провинциал, о котором заговорил Париж

— Что вам угодно? — высокомерно обратился к нему некий раззолоченный господин. — я вижу, вы здесь человек совершенно новый… Не назовете ли ваше имя и цель прихода?

Нервы д'Артаньяна настолько были расстроены и взбудоражены всем услышанным, что он едва не назвал этого вельможу почтительно «сударем», но вовремя сообразил, что это не более чем лакей г-на де Тревиля, пусть и сверкавший золотыми галунами.

Изо всех сил пытаясь держаться независимо — ибо лакей любой важной особы все же не более чем лакей, — он ответил, с неудовольствием отмечая, что голос его дрожит:

— Я — д'Артаньян, дворянин из Беарна… земляк господина де Труавиля…

— Кого? — с неподражаемой интонацией осведомился раззолоченный павлин.

— Господина де Тревиля, — торопливо поправился гасконец. — Не будете ли вы так добры, любезный, исходатайствовать мне у вашего хозяина несколько минут аудиенции?

Он несколько овладел собой — и его горящий взгляд недвусмысленно напомнил обладателю раззолоченной ливреи, что слуга всегда слуга, а дворянин со шпагой на боку всегда дворянин, и забвение этой немудреной истины чревато порой нешуточными последствиями… Уже чуть более почтительным тоном лакей спросил:

— У вас есть какие-нибудь рекомендательные бумаги, которые я должен буду передать господину де Тревилю?

— Нет, — кратко ответил д'Артаньян, вздохнув про себя. Лакей поднял бровь, однако ответил вежливо:

— Я доложу.

— Мне бы не хотелось ждать долго… Лакей, обозрев его с ног до головы, сказал:

— Простите, сударь, но в данную минуту у господина де Тревиля имеет честь пребывать канцлер Сегье, первый чиновник короны. Так что ваша милость наверняка не будет в претензии немного обождать…

И, задрав нос, скрылся в кабинете. Совершенно ясно было, что следует изготовиться к долгому ожиданию, — и д'Артаньян покорился неизбежному, напряг глаза, всматриваясь в дальний угол зала: показалось вдруг, что там мелькнула знакомая перевязь, расшитая золотом, правда, исключительно с одной стороны…

— Господин де Тревиль ожидает господина д'Артаньяна, — послышался вдруг зычный голос лакея.

Наступила тишина — как обычно в то время, когда дверь кабинета оставалась открытой, — и молодой гасконец торопливо пересек приемную, спеша войти к капитану мушкетеров.

Оказавшись в кабинете, он поклонился чуть ли не до самой земли и произнес довольно витиеватое приветствие, но де Тревиль, ответив довольно сухим кивком, прервал его на полуслове:

— Соблаговолите подождать минутку, любезный д'Артаньян, я должен покончить с предыдущим делом…

«Интересно, почему же вы в этом случае поторопились меня пригласить?» — подумал д'Артаньян то, что, конечно же, не осмелился бы произнести вслух.

Вежливо склонив голову, он встал в стороне от стола, краешком глаза наблюдая за стоявшим перед де Тревилем канцлером королевства — высоким худым мужчиной, чья одежда намекала как на его духовное, так и судейское прошлое.

— Итак, вы не собираетесь прикладывать печать? — вопросил де Тревиль, потрясая какимито бумагами.

— Не собираюсь, — кратко ответил канцлер. — Простите, не собираюсь.

— Позвольте освежить вашу память, — суровым тоном начал де Тревиль. — Ее величество королева соблаговолила данными грамотами оказать мне некую милость. И ваша обязанность сводится лишь к тому, чтобы приложить печать…

— Именно этого я и не собираюсь делать, — спокойно сказал канцлер. — Господин де Тревиль, я далек от того, чтобы вмешиваться в военные дела, но во всем, что касается государственного управления, извольте уж считать более компетентным меня. Милость, вам оказанная, вызовет нешуточный ропот среди множества людей, чьи интересы эти грамоты затрагивают, и последствия могут оказаться самыми непредсказуемыми. Стоит ли ради удовлетворения ваших прихотей вызывать смуту, которая…

Де Тревиль перебил его самым неприязненным тоном:

— Интересно, вам придает смелости то, что вы в милости у кардинала, или это упрямство присуще вам изначально? «Я бы непременно оскорбился, — подумал д'Артаньян. — Такой тон даже для гасконца непозволителен, когда говоришь с канцлером королевства…»

Канцлер Сегье невозмутимо ответил:

— Смелости, дорогой де Тревиль, мне придает многолетний опыт государственного чиновника, привыкшего всегда просчитывать последствия тех или иных поступков, в особенности когда речь идет о милостях, выпрошенных из сущего каприза…

«А он не трус, хоть и похож на святошу, — одобрительно подумал д'Артаньян. — Неплохой ответ».

— Позволю вам напомнить, что этот «каприз» одобрен ее величеством, — сурово сказал де Тревиль.

— Милейший капитан, — проникновенно сказал канцлер, — королева еще так молода и не особенно искушена в делах государства. Для того и существуют опытные чиновники, чтобы думать о последствиях… Если вы соблаговолите несколько смягчить суть своих претензий…

— Смягчить? — саркастически усмехнулся де Тревиль. — Нет уж, предпочитаю поступить иначе. Что ж, не будем возвращаться к этому разговору…

И он с треском разорвал грамоты, небрежно швырнув обрывки на стол перед собой. Даже провинциалу вроде д'Артаньяна было ясно, что капитан мушкетеров, пожалуй, несколько занесся, говоря таким образом с первым чиновником короны.

— Вот видите, дело разрешилось само собой… — как ни в чем не бывало произнес канцлер. — Что ж, разрешите откланяться…

Он повернулся и величаво прошествовал к двери, вызвав молчаливое одобрение д'Артаньяна, признавшего в душе, что он, пожалуй, не смог бы на месте канцлера сохранить столь гордую невозмутимость…

Де Тревиль, сразу видно, кипел от сдерживаемой ярости. У д'Артаньяна возникли подозрения, что всемогущий капитан мушкетеров для того его и пригласил в кабинет, чтобы провинциал стал свидетелем того, как независимо держится де Тревиль даже с высшими сановниками королевства. Однако, обманувшись в своих ожиданиях касаемо неведомых д'Артаньяну милостей или привилегий, де Тревиль впал в нешуточную злобу, что было видно невооруженным глазом…

Он все же попытался сделать над собой усилие, спросил почти любезно:

— Итак, вы — сын моего старого друга д'Артаньяна… Чем могу быть вам полезен? Говорите кратко, время у меня на исходе…

Д'Артаньян, следуя совету, сказал:

— Уезжая из Тарба в Париж, я рассчитывал просить у вас плащ мушкетера…

— И только-то? — поморщился де Тревиль, пребывая в самом дурном расположении духа. — Молодой человек, я не хочу быть резким, однако вынужден вам пояснить: по личному становлению его величества никого не зачисляют в мушкетеры, пока он не испытан в нескольких сражениях, или не совершил каких-то особо блестящих подвигов, либо, наконец, не потаскал пару лет мушкет в каком-то более скромном гвардейском полку или роте…