Александр Бушков - Тень над короной Франции

Д'Артаньян, охваченный безнадежностью и отчаянием, смотрел себе под ноги, на обоих незадачливых братьев, лежащих мертвее мертвого. Он уже понимал, что все пропало, но смириться не мог.

— Мы их привели? — воскликнул он. — Одного, согласен, я и в самом деле прихватил с собой, но второй, этот самый, служил здесь…

— Господи боже мой, д'Артаньян, да что вы такое говорите? — вскричала герцогиня с невероятно изумленным лицом. — Кто это здесь служил? Я не видела ни одного из этих двух ублюдков, до того как вы их притащили ко мне в дом…

— Боюсь, я вынужден буду подтвердить слова дамы, — вежливо сообщил герцог Орлеанский. — Уж не посетуйте, что мне пришлось убить обоих, но…

— Обоих? — вырвалось у д'Артаньяна.

— Боже мой, ну конечно! — обаятельно улыбнулся герцог. Взял у Винтера разряженный пистолет и, небрежно им помахивая, продолжал: — Разумеется, когда они стали угрожать смиренной хозяйке дома и моему другу, эти неведомо откуда взявшиеся и непонятно зачем приведенные злодеи, я был вынужден убить обоих. Что, без сомнения, подтвердят как герцогиня, так и лорд Винтер…

Он безмятежно улыбался во весь рот — брат короля, сын Франции, наследный принц, неподвластный любому суду королевства по отдельности и всем вместе взятым… Почти не владея собой, д'Артаньян выкрикнул:

— Ловко придумано, черт побери! Почему бы вам заодно не убить и меня? — он сделал приглашающие жесты обеими руками перед грудью. — Ну-ка, смелее! Вы же ничем не рискуете, принц, с тем же успехом вы можете проткнуть и захудалого беарнского дворянина! И останетесь с этими людьми… которые, да будет вам известно, готовы были реализовать в заговоре кое-какие свои планы…

Надо сказать, он не собирался умирать, как бык на бойне, — и, крича все это в лицо герцогу Орлеанскому, все же готов был при малейшей угрозе для жизни отскочить подальше. Однако герцог не двинулся с места. Он произнес с неподражаемой беспечностью:

— Ах, господин д'Артаньян, охота вам держать в памяти подробности провалившихся шалостей… Политика — дело тонкое. Сегодня она одна, а завтра — совершенно другая… Наша милая Мари — неисправимая фантазерка, и не стоит на нее сердиться, когда она строит прожекты, словно кружева плетет…

— Убирайтесь, вы трое! — вскрикнула герцогиня. — слышите?

Д'Артаньян и сам понимал, что здесь им делать более нечего. Свидетели были мертвы, и нет в королевстве силы, способной привлечь к ответу этого невозмутимого принца, похоже, единственного из двоих братьев, кому в полной мере передались коварство и решимость Марии Медичи…

— Пойдемте, господа, — произнес он удрученно. — Нам здесь больше нечего делать…

Они вышли в прихожую, и тут д'Артаньяна, шагавшего последним, тронул за локоть бесшумно догнавший их герцог:

— Могу ли я задержать вас на несколько слов, шевалье? Эти господа могут подождать на улице. Впрочем, если вы боитесь…

— С чего вы взяли? — надменно вздернул подбородок д'Артаньян. — я — вас? Предпоследний раз, когда мы виделись…

— Сударь, — как ни в чем не бывало произнес герцог, закрывая дверь за Каюзаком и де Вардом. — Не стоит напоминать людям о минутах слабости, какие способны настичь каждого из нас… Так вот, я хотел бы вам сказать, что нисколечко не сержусь на вас.

— В самом деле? — недоверчиво покосился на него д'Артаньян.

— Могу вам дать честное слово. Разумеется, вы заставили меня пережить несколько неприятных минут…

— Да? — усмехнулся д'Артаньян. — Между прочим, я еще и спас вам жизнь, да будет вам известно. Не могу привести подробностей и назвать имена, но, поверьте…

— О, я охотно верю… — небрежно взмахнул рукой принц. — Вне всякого сомнения, наша проказница Мари… быть может, вкупе с моим английским другом… придумала какие-то свои планы, решительно изменявшие ход бесславно закончившегося предприятия. Ну и что? Повашему, я теперь должен смертельно на них обидеться?

— Но ведь…

— Боже мой, как вы еще молоды… — свысока произнес принц, если и старше д'Артаньяна по возрасту, то буквально на несколько месяцев, не более. — Те чувства, которые я, по вашему представлению, должен питать, — месть, злость и что-то вроде, да? — подходят разве что буржуа и прочему простонародью, лишенному всякого понятия о высокой политике. Политика, дорогой д'Артаньян, — штука причудливая и руководствуется своими собственными правилами, ничего общего не имеющими с примитивными чувствами быдла. Что бы там ни было в прошлом, сейчас мы с моими друзьями — вновь союзники, объединенные общими целями, а это перевешивает все остальное… Вы знаете, вы меня заинтересовали. Я вас не понимаю, а это всегда меня раздражало — когда что-то остается непонятным… Ну какого черта вы в споре двух братьев встали на сторону слабого?

Вы ведь не станете отрицать, что из нас двоих наиболее слаб, никчемен и бесцветен как раз другой… Можете не отвечать, я понимаю, есть вещи, в которых вы никогда не признаетесь вслух, но ваше лицо отражает ход ваших мыслей… Вы сами знаете, что я прав. Этот никчемный болванчик, все преимущество которого в том, что он родился раньше… Вам не унизительно служить такому? О, только не вспоминайте вновь кардинала Ришелье. Вот это — сильная личность, согласен. Но он — министр, и не более того. Он подвержен не только королевским капризам, но и вполне естественным угрозам, ничего общего не имеющим с заговорами, — хворь, несчастный случай, падение с коня… Такое даже с королями случалось. А он к тому же собирается на войну в Ла-Рошель, где будет довольно опасно… Давайте исключим из наших расчетов кардинала. Сосредоточимся на двух известных вам братьях. Ну какого черта вы стоите на стороне слабого?

— Я стою на стороне порядка, ваше высочество, — сказал д'Артаньян. — А это совсем другое.

— Что это за порядок, если он защищает слабых и никчемных? Сила в том и состоит, чтобы самому устанавливать для этой жизни свои порядки…

— Боюсь, здесь мы с вами, принц, решительно не сходимся, — ответил д'Артаньян мрачно.

— Черт вас раздери, но вы же сильный человек, это несомненно! Сильные люди должны держаться вместе! Что такого вам в состоянии дать кардинал? О моем братце я и не говорю, самое большее, на что он способен, — это со вздохом вынуть из кармана пару десятков пистолей… — есть еще вещи, которые не имеют отношения к материальным благам, ваше высочество, — ответил д'Артаньян почтительно, но твердо. — Право же, есть…

— Да бросьте! Наш мир насквозь материален, а все его населяющие — насквозь порочны, исходя из этого и следует жить…

— Вот уж не ожидал в лице вашего высочества встретить приверженца янсенизма… [16] Янсенизм — ересь, названная по имени голландца янсения, в своих сочинениях отрицавшего свободу воли и провозглашавшего изначальную порочность человеческой природы. — усмехнулся гасконец.