Алексей Войтешик - Свод (СИ)

— У, — продолжал свои шутовские штучки Свод, — надо же, какой за мной сегодня волочится кильватер[153]. Я, честно говоря, и не заметил, что дно моего брига облеплено ракушками и водорослями. Что ж, время отправиться в порт и почиститься.

Простите, мистер Война и попросите за меня прощения у Миссис, — виновато вздохнул Ричи, — мужчинам нельзя в подобном виде появляться перед дамами. Я всё объясню потом, а сейчас соврите ей что-нибудь про то, что я имею некую странность, скажем, спать в сене, особенно когда напьюсь…

С этими словами Свод снова поклонился и, пошатываясь из стороны в сторону, словно борясь со страшной штормовой качкой, медленно побрёл к замку…

ГЛАВА 8

Как ни велико было желание Якуба распрощаться с Патковской и немедля поговорить с Ричмондом, сделать это удалось только ближе к обеду, когда своенравная дама, наконец, почувствовала, что её настойчивые попытки задержаться в Мельнике, обречены на неудачу.

Нелепый вид красавца Свода, неуверенные и нервные объяснения Войны, всё это только подкормило беснующееся в ней пламя, но! Как раз в это время пришла пора явить свой непростой нрав капризе-осени. Откуда ни возьмись, налетел сильный порывистый ветер, приправленный такой неприятной моросью с мокрым снегом, что сразу решительно отбил у панны Ядвиги всякое желание гулять. Более того, вопреки её ожиданию, по возвращению во двор замка молодой хозяин, даже не намекнув даме на предложение остаться к обеду, сразу же провёл её к шарабану. Пока она всё ещё терялась в догадках по поводу произошедшей в Войне перемены, молодой человек уже оказался в седле подведённого к нему слугой коня, и госпоже Патковской, отдавая должное занятости молодого соседа, ничего больше не оставалось, как отправиться домой…

Свод ждал Якуба. Он прекрасно понимал, что за своё поведение в парке нужно объясниться. Война же сначала заставил себя долго ждать, а когда, наконец, появился, был крайне расстроен и задумчив. Ричи встретил его у ворот и попытался, было завести разговор, но молодой человек, выслушав гостя, только отмахнулся.

Не сделал его разговорчивым и обед, после которого Война, ничего не объясняя, просто съехал со двора в неизвестном направлении. Несчастный молодой человек. В нём сейчас боролось столько противоречий, что в костре обжигающей ярости непонимания, звучно трещали любые мысли. Ему хотелось на простор, пусть даже в непогожее, сырое поле, на пронизывающий ветер, куда угодно, лишь бы побыть наедине с собой и хоть немного разобраться в происходящем.

Нужно сказать, что у Якуба всегда были хорошие учителя. Ещё в детстве, когда Войнамладший жил в Мельнике под присмотром бабушки, не по годам смышлёный отпрыск уважаемого пана получил блестящее образование. Даже такая сложная вещь, как чужая английская речь так легко и прочно обосновалась в его русой голове, что преподававший её на дому мистер Ленни неустанно советовал бабушке, а потом и отцу обязательно продолжить обучение юного мистера Войны в Англии.

Шло время. Внявший советам Ленни Якуб набрался-таки ума в далёких землях, и теперь, казалось бы, знал достаточно много о такой непростой штуке, как жизнь. Ан нет. Как оказалось, для того чтобы свободно ориентироваться в сложных жизненных хитростях, мало просто быть на «ты» с кружалом[154].

В непростой жизненной науке с учителями было хуже. К примеру, до сих пор в жизни Якуба не нашлось того человека, который мог бы ему детально объяснить, сложную науку отношений между мужчиной и женщиной. Нет, ему, конечно, же доводилось иметь некий плотский опыт, но! Как можно назвать отношениями то, что продаётся за мелкую английскую монету?

Ох, эти высокие мысли, высокие чувства. Так ли они высоки, когда своим глазами видишь, как высокородная дама не таясь, тешит беса в объятьях Свода? Как видно чёрной душе этого проходимца всё нипочём. Ведь скольких людей Хмызы на тот свет отправил, беднягу Никаляуса жизни лишил. Мало ему этого, так он ещё, как хлебный ломоть на стол своего самодовольства уложил высокородную женщину, а сверху всё это приправил простолюдинкой. И где здесь божья правда? И к чему тогда люди придумали поговорку: «труднее всего стрясти яблоко с высокой ветки». Как бы ни так. Есть, оказывается, люди, которым те самые яблоки сами падают в руки …и с высоких веток, и с низких.

Можно, конечно же, допустить, что и в этом тоже имеется божий промысел. Пусть чувства панны чисты, но! Почему тогда господь разрешает касаться их, чистых и светлых …этому похабному плуту? Раз допускает сие безгрешный бог, знать не так уж и чисты чувства и помыслы панны.

Как тут не вспомнить слова покойной бабушки: «Вот внук, подрастёшь, захочешь жениться. Тогда первым делом нужно смотреть кто у твоей избранницы родители. Какое дерево, такой и клин. Какой отец — такой и сын. Какая липа, такая и почка. Какая мать — такая и дочка». «М-да, — продолжал изводить себя Якуб, — хорошую же я себе обрисовываю перспективу».

Стало смеркаться. Свод, так и не дождавшись Якуба, отправился спать. Погода располагала к тому. Поганая морось, сыплющаяся, словно мука с тяжёлого, низкого неба и ветер, воющий в голых ветвях, навевали тоску на его начинающее заплывать жиром сердце. Немало забавляющая его в последнее время сладкая патока лени так сжимала его мятежную душу, что, отходя ко сну, мистер Шеллоу Райдер с трудом нащупал в себе зарастающие плющом забытья следы былого «Ласт Пранка».

Лёжа в постели, он слышал, как приехал Война. Зная характер Якуба, Ричи в тайне надеялся, что тот придёт, и выскажет ему всё, что накипело в молодом и горячем сердце за этот день. Но, увы. Якуб так и не появился...

Свод уже засыпал, когда вдруг предательски скрипнула тяжёлая створка его двери. Миг и он, продолжая притворяться спящим, рассмотрел в мечущихся тенях полумрака чей-то силуэт.

За окном безумствовал ветер, яростно расстреливая бесконечные заряды ледяной шрапнели в неприступные каменные стены замка, маскируя тем самым шорох одежды незнакомца.

Тот ступал беззвучно и осторожно до тех пор, пока в его грудь не кольнуло холодное железо оружия:

— Avast, friend[155], — спокойно и тихо произнёс Свод, легонько толкая вперёд острый кончик сабли. — Астанависья, — опомнившись, добавил он, — ты идёт, я тьебья убю…

Упёршаяся в мягкую плоть сабля мелко затряслась.

— Гэта я, — дрогнувшим голосом прошептала Михалина, — ні забівай мяне[156]...

Утром, измученный долгими переживаниями Война был удивлён, встретив за завтраком бодрого и полного сил Свода. Осенняя мокрядь[157] менее чем за сутки превратила землю в непроходимое болото. Почва была уже не в силах впитывать влагу, а холодные дождевые капли, находя всё меньше твёрдых земляных островков, жёстко били в мутные, сморщенные ветром зеркала луж.