Кирилл Кириллов - Булат

– Им вон скажи, – Афанасий мотнул головой в сторону отошедшего человечка.

Воин внимательно посмотрел в горящие холодной злобой глаза Афанасия, сплюнул и тоже отошел. Купец же вновь погрузился в невеселые думы.

Что ж за природа такая человеческая? Только дай возможность, урвут не только свое, а еще и часть чужого. Причем не работой в напряжении сил, не умом, а хитростью, изворотливостью. Костьми лягут за чужой кусок, хотя честным трудом могли бы в два раза больше заработать, а то и в три. И все такие, все. И русы, и татаре, и хорасанцы, и индусы. И иные народы восточные. Не могут, как пруссы или ливонцы, от заката до рассвета работать, спины не разгибая. Хотя это они ведь дома такие работящие, пока на своей земле. А как в чужой оказываются, так грабить всех начинают. Отбирают последнее, обсчитывают почем зря.

Размышления его прервала команда на сбор.

Цепляясь за стволик, Афанасий поднялся и поковылял к дороге. Мимо пробежал похожий на хорька человек, поравнявшись с купцом, сделал недвусмысленный жест, не забудь, мол. Ужо не забуду, зло подумал Афанасий, плюну в рис, прежде чем тебе отдать, а может, и чего похуже.

Орудуя кулаками, древками копий и ножнами сабель, воины построили рекрутов в колонну и погнали дальше на юго-восток. Бедолага прибился к Афанасию и побежал рядом, как собака. К счастью, был он не вовсе беспомощен – и водой запасался, где мог, и еду свою не просыпал, ел исправно, и шел ровно, не падал, ни к кому не цеплялся, в падучей не бился. О том, что не в себе он, говорил только бегающий взгляд да пузырьки слюны, иногда выступающие в уголках рта. Авось оклемается, думал купец. Дай ему Бог, человек-то вроде незлобивый.

С каждым шагом все заметнее становились следы войны. Брошенные деревни, в коих не осталось ни рисового зернышка, ни завалящего цыпленка, сменялись деревнями полуразрушенными, а после и вовсе стали попадаться одни пепелища. Покойников никто не сжигал по местному обычаю, потому валялись они повсюду, раздувшиеся от жары. Мухи и падальщики из птичьего и звериного племени облепляли их сплошным ковром. Вонь стояла невыносимая. Воду приходилось беречь, ибо миазмы от гниющих трупов отравили все вокруг.

Как-то вечером, когда новобранцам в очередной раз раздали сушеные лепешки и по полпригоршни риса на свернутом в кулек листе, человек-хорек подошел снова.

– Где же обещанная еда? – спросил он раздраженно.

– Чо? – Афанасий утер бороду от налипших рисинок, отложил лист с остатками трапезы и вытер руки о порты. – А-а-а-а, еда-то… – за тяготами похода он и забыл о том разговоре.

– Ага, – передразнил его Хорек. – Если ты с нами так, теперь будешь отдавать целую лепешку. Понял?!

– Как не понять, – пробормотал Афанасий, которого взяло нешуточное зло. – На вот, возьми, что осталось, – он указал пальцем на половинку лепешки, лежащую рядом на плоском камне. – И риса вот тоже. – Он отсыпал добрую пригоршню из свернутого листа прямо на сухой, пресный хлеб. Хорек протянул лапки к еде.

На затылок его легла железная ладонь Афанасия. Придавила к камню, повозила по его неровной поверхности, втирая в свежие царапины рис, обильно сдобренный пряностями, которые наверняка тут же стали щипать кожу. Хорек взвизгнул.

– Как следует ешь, от пуза, – приговаривал купец, возя разбойника лицом по камню, пока не хрустнул нос и не затрещали зубы. – Наелся? Или, может, добавочки хочешь?

Разбойник замахал руками, ему было так больно, что он даже мычать толком не мог.

– То-то, – Афанасий отшвырнул его в кусты. – Иди и своим передай, ежели еще кого из компании вашей рядом увижу, точно убью. А ежели к воинам с доносом кто побежит, так… Все одно убью. Понял?

Хорек вытащил из-за пазухи похожий на шило нож и кинулся на Афанасия. Тот легко поймал его руку и чуть повернул. Запястье хрустнуло, разбойник вскрикнул, нож, блеснув рыбкой, исчез в высокой траве. Сильный удар по ребрам опрокинул хорька на спину.

– И скажи спасибо… – не договорив, купец махнул рукой – мол, пошел вон.

Хорек не заставил просить себя второй раз. Прижимая руку к груди, он на четвереньках пополз к своим.

Воин с плетью сунулся было на шум, но, увидев, что разнимать уже некого, удалился.

– Вот черт, – почесал в затылке купец. – И как же спать-то теперь?

Бедолага подошел, сел рядом, словно пес. Показал рукой – ложись, мол, спи спокойно, я покараулю.

– Да? Ну ладно, только не засни смотри, а то обоим не жить, – сказал ему Афанасий. – Меня-то, боюсь, все равно сморит, так что лучше я щас, пока еще они планов злокозненных не придумали. А позже сменю тебя. Лады?

Бедолага кивнул.

– Ну, смотри, – купец улегся, подложив под голову кулак и, уже засыпая, порадовался, что оттаивает человек. В себя приходит.

На утро он к вящей своей радости проснулся живым. На другое тоже. И на третье. А на четвертое стали слышны далекие раскаты грома, днем превратившиеся в грохот пушечной канонады. К вечеру потянуло гарью, а над верхушками вековых деревьев поднялись столбы дыма. Огонь озарял стремительно темнеющее небо.

Наконец объявили привал.

Отряд переночевал на лесной полянке, а с первыми лучами солнца воины разбудили понурых рекрутов и, не дав умыться, погнали дальше. Взойдя на высокий безлесный холм, Афанасий наконец узрел, кого жгли и в кого стреляли.

В раскинувшейся между двумя невысокими горами долине был выстроен город с высокими стенами. Углы крепости венчали высокие башни. Коричневая лента мутной илистой реки исчезала в специальном проходе с одной стороны города и появлялась с другой, изливаясь в ров. Именно этот город, несомненно индийский, и брали приступом хорасанские военачальники.

Не останавливаясь, воины погнали отряд вниз, к лагерю штурмующих. Следом загрохотали накрытые тряпьем телеги, общая горячка боя передалась даже невозмутимым буйволам. Новобранцы испуганно озирались, стараясь лучше рассмотреть поле, на коем им скоро придется складывать голову. А посмотреть было на что.

За городом на реке виднелось недостроенное, да так и сгоревшее сооружение. Видимо, штурмующие решили перегородить реку, но защитники совершили вылазку, перебив строителей и спалив, что успели возвести. Похоже, хорасанцы попытались еще и завалить реку трупами погибших, чтоб отравить текущую в город воду, но хищные речные твари, от огромных ящеров до мелкой, но прожорливой рыбешки, уже дрались за останки, вспенивая темные воды.

Сизые клубы порохового дыма то и дело окутывали несколько установленных напротив ворот больших пушек, что палили каменными ядрами. Долетая до стен, снаряды вышибали из них фонтаны каменной крошки, но большого ущерба не наносили. Чуть левее располагались несколько катапульт, мечущих в город огромные камни. Попадая, те наносили стенам и постройкам страшные повреждения. Обваливались внутрь куски кладки, унося с собой защитников. Вздымались тучи битого камня и секли людей не хуже пуль. Только с точностью у катапульт было плохо, большинство снарядов улетало в белый свет, а после двух-трех выстрелов инженеры бросались к орудиям с инструментом, подкручивать разболтавшиеся детали.