Александр Дюма - Две Дианы

И в самом деле, Франциск II лежал бледный, неподвижный. Казалось, что он уже ничего не видит, ничего не слышит. Он даже не отвечал на слова Марии, обращенные к нему.

— Так поторопитесь же, — сказала Мария Амбруазу, — поторопитесь во имя Господа! Попытайтесь спасти жизнь короля!

Канцлер невозмутимо заявил:

— Я не могу вам препятствовать, но мой долг велит мне учесть пожелание королевы Екатерины.

— Господин л’Опиталь, вы больше не канцлер, — холодно произнес герцог де Гиз и обратился к хирургу: — Действуйте, Амбруаз!

— Тогда мы, врачи, удаляемся, — сказал Шапелен.

— Пусть так, — отвечал Амбруаз. — Но теперь я требую абсолютной тишины. С вашего позволения, господа, лучше бы всем вам выйти. Если я здесь хозяин, мне одному за все и отвечать.

За эти минуты Екатерина Медичи не проронила ни слова. Она неподвижно стояла у окна и смотрела на двор ратуши, откуда доносился какой-то шум. Но в комнате на этот шум никто не обратил внимания.

Все напряженно следили за Амбуазом Парэ, который с завидным самообладанием готовил инструменты.

Но едва он наклонился над постелью Франциска, шум снаружи усилился и докатился до соседнего зала. Злобная, торжествующая улыбка пробежала по бледным устам Екатерины. Дверь с силой распахнулась, и коннетабль Монморанси в полном вооружении показался на пороге.

— Вовремя! — вскричал он.

— Что это значит? — произнес герцог де Гиз, хватаясь за клинок.

Амбруаз Парэ поднял голову и остановился. Двадцать дворян, сопровождавших Монморанси, ворвались вместе с ним в королевскую спальню. Вполне понятно, что в этих условиях удалить их из комнаты было просто невозможно.

— Если так, — с досадой буркнул Амбруаз Парэ, — я отказываюсь от операции!

— Мэтр Парэ! — вскричала Мария Стюарт. — Я королева! Я вам приказываю подготовить операцию!

— Государыня, я уже говорил: основное условие — полная тишина, а здесь сейчас… — и хирург указал на коннетабля с его свитой.

— Господин Шапелен, — потребовал коннетабль, — применяйте ваше средство.

— Сию минуту, — засуетился Шапелен. — У меня все готово.

И с помощью двух своих собратьев он немедленно влил микстуру в ухо королю.

Мария Стюарт, Гизы, Габриэль, Амбруаз ничего не смогли поделать. Растерянные, окаменевшие от ужаса и собственного бессилия, они молчали. Зато заговорил коннетабль:

— Вот и хорошо! И подумать только: без меня вы успели бы раскроить череп королю! Нет уж, предоставьте королям Франции умирать на полях сражений и пусть разит их меч врага, но только не нож хирурга!

Потом, упиваясь смятением герцога де Гиза, он добавил:

— Я прибыл, благодаря Господу, как раз вовремя! Вы хотели, как мне сказали, отрубить голову принцу Конде, моему милейшему племяннику! Но вы разбудили старого льва в его логовище — и вот я здесь! Я освободил принца, договорился с запуганными вами Генеральными штатами и, как коннетабль, снял часовых, которых вы поставили у ворот Орлеана! С каких это пор охраняют у нас короля от его верноподданных!

— О каком короле вы говорите? — спросил Амбруаз Парэ. — Скоро у нас будет другой король — Карл Девятый! Посмотрите, господа, — обратился он к врачам, — несмотря на вашу знаменитую микстуру, гной прорвался внутрь и теперь проникает в мозг…

По скорбному виду Амбруаза Екатерина поняла: все кончено.

— Вот и конец вашему царствованию! — не сдержавшись, сказала она герцогу де Гизу.

Франциск II в это мгновение резко привстал, широко открыл испуганные глаза, беззвучно произнес чье-то имя и тяжело рухнул на подушку.

Он был мертв.

Горестный жест Амбруаза Парэ подтвердил это.

— Это вы, государыня, убили свое дитя! — В ужасе и отчаянии Мария Стюарт бросилась к Екатерине.

Но та, впившись в свою невестку ненавидяще-ледяным взглядом, злобно ответила:

— Вы, моя милая, не имеете больше права так разговаривать! Вы больше не королева! Ах, впрочем, вы королева Шотландии! Так мы и отправим вас туда. Царствуйте себе на здоровье среди ваших туманов.

После бурного порыва скорби силы вдруг изменили Марии, и с рыданием она упала к подножию постели, на которой покоился король.

— Госпожа де Фиеск, — совершенно спокойно приказала Екатерина, — извольте немедленно разыскать герцога Орлеанского. А вы, господа, — обратилась она к герцогу де Гизу и кардиналу, — знайте, что Генеральные штаты, которые еще четверть часа назад были на вашей стороне, сейчас стоят за нас! Мы с герцогом Бурбонским постановили: я буду правительницей, он — главнокомандующим! Господин де Гиз, поскольку вы еще в должности великого магистра, извольте исполнять ваш долг: объявите о смерти короля Франциска Второго.

— Король скончался, — глухо произнес герцог.

И герольд повторил на пороге большого зала, как требовал обычай:

— Король скончался! Король скончался! Король скончался! Молите Господа о спасении его души!

И сейчас же первый придворный сановник воскликнул:

— Да здравствует король!

Тогда г-жа де Фиеск подвела маленького герцога Орлеанского к королеве Екатерине, и та, взяв его за руку, вывела в залу и показала придворным.

— Да здравствует наш добрый король Карл Девятый! — раздались их крики.

Кардинал и герцог остались одни.

— Так и кончилось наше счастье! — печально покачал головой кардинал.

Честолюбивый герцог возразил:

— Наше — возможно, но не нашего дома! Мы еще проложим дорогу для моего сына.

— Как бы нам снова сговориться с королевой Екатериной? — озабоченно спросил Карл Лотарингский.

— Подождем, пока она рассорится со своими Бурбонами и гугенотами.

И, продолжая разговор, они покинули комнату через потайную дверь.

Мария Стюарт в это время целовала восковую руку Франциска:

— Увы! Никто, кроме меня, не плачет над тобой! Бедный ты мой, как ты любил меня!

— Но я тоже здесь, государыня, — с глазами, полными слез, сказал Габриэль де Монтгомери, все время державшийся в стороне.

— О, благодарю вас! — с признательностью взглянула на него Мария.

— Но я не только буду оплакивать его, — прошептал Габриэль, следя издали, как важно выступает Монморанси рядом с Екатериной Медичи. — Вполне возможно, что я отомщу за него! Если коннетабль снова стал всемогущ, мы с ним еще поборемся!

Восемь месяцев спустя после кончины Франциска II, 15 августа 1561 года, Мария Стюарт готовилась к отплытию из Кале в Шотландию.

В течение этих восьми месяцев она каждый день и каждый час противилась настояниям не только Екатерины Медичи, но даже и своих дядюшек, жаждавших удалить ее из Франции. Мария никак не могла решиться расстаться с этой милой ее сердцу страной, где она была счастлива и любима.

Несмотря на всю скорбь, она побывала по приглашению своего дядюшки кардинала Лотарингского в Реймсе и там, в Шампани, оставалась до весны. Потом, когда религиозная смута докатилась до Шотландии, она наконец решилась на отъезд. В решении этом сыграла свою определенную роль и ненависть Екатерины Медичи, преследовавшая ее всюду.