Филиппа Грегори - Дочь «Делателя королей» (ЛП)

— Ты видел ее?

Он пожимает плечами, как будто я спросила о чем-то несущественном.

— Я должен был поговорить с королевой, — говорит он.

Это же я королева! Кажется, он всего один раз навестил Вудвиллов и сразу забыл обо всем, что нам дорого. Все, за что мы боролись, чтобы победить.

— Я хотел спросить о ее мальчиках.

— Нет! — я начинаю плакать, но сразу зажимаю рот, чтобы никто не услышал, как я спорю с моим мужем королем. — Милорд, прошу вас. Как вы могли так поступить? Зачем вы это сделали?

— Я должен был знать. — он бледен, как привидение. — Мне тогда как раз сообщили о мятеже Букингема и его словах. Даже не знаю, что было хуже. Я тогда сразу написал тебе.

«Букингем говорит всем, что принцы погибли от моей руки».

Я киваю.

— Я помню. Но…

— Я сразу послал в Тауэр, как только услышал, что все считают их мертвыми. Но мне сказали только, что мальчики исчезли. Как только я добрался до Лондона, я первым делом пошел в Башню. Роберт был уже там.

— Роберт? — переспрашиваю я, словно забыв имя констебля Тауэра.

Роберт, который посмотрел на меня своими честными глазами и сказал: «О, вы слишком добры». Да, помню, я тогда говорила, что мальчиков нельзя оставить в живых, но я не в силах отдать приказ.

— Бракенбери, — отвечает он. — Настоящий друг. Он будет верен мне. Он все сделает для меня.

— Ах, да, — я чувствую холод в животе, словно проглотила ледышку. — Я знаю, что он пойдет на все ради тебя.

— Он тоже не знает, что случилось с детьми. Он констебль Тауэра, но он ничего не знает. Он только сказал, что к тому времени, как он добрался до Башни, мальчиков уже здесь не было. Все стражники говорят, что мальчиков уложили спать, охрана стояла на посту всю ночь, а к утру принцы исчезли.

— Как они могли исчезнуть?

К нему возвращается его привычная энергия.

— Возможно, кто-то пробрался к ним. Должно быть, охрану подкупили.

— Но кто?

— Я думал, может быть, это королева забрала их. Я молился, чтобы так оно и было. Вот почему я пошел к ней. Я сказал ей, что не буду их преследовать, даже не попытаюсь их искать. Если их тайно увезли куда-то, пусть живут там в безопасности. Но я должен был знать.

— Что она сказала?

— Она опустилась на колени и заплакала, как женщина, раздавленная горем. Я не сомневаюсь, что она оплакивала своих сыновей, и не знала, что с ними случилось. Она спросила меня, не я ли забрал их? Она сказала, что наложила проклятие на их убийцу; ее проклятие отнимет сына у убийцы, и тот умрет, не оставив потомства. Ее дочь присоединилась к проклятию, они казались такими страшными.

— Она прокляла нас? — шепчу я холодными губами.

— Не нас! Я не приказывал убить их! — кричит он с внезапно вспыхнувшей яростью, но деревянные панели на стенах глушат его голос. — Я не хотел их смерти! Но все думают, что это сделал я. Ты думаешь, я смог бы убить моих родных племянников, живущих под моей крышей? Ты считаешь, я способен на такой черный грех, на такое бесчестное преступление? Ты тоже называешь меня кровавым тираном? Ты? Ты знаешь меня лучше всех людей в мире. Я отдал тебе свою жизнь, меч и сердце. И ты тоже считаешь меня убийцей?

— Нет, нет, нет, Ричард. — я ловлю его руки, трясу головой и клянусь, что ни разу не подумала о нем плохо.

Я умолкаю, когда его бешенство сменяется слезами. Я не могу сказать ему — Господи, я не могу сказать — нет, это не ты, но, может быть, это я обрекла их на смерть. Возможно, мои неосторожные слова, мои мысли вслух вызвали такие ужасные последствия. И тогда это мой грех привлечет проклятие женщин Вудвилл на голову нашего сына Эдуарда. В ту минуту, когда я думала, что защищаю нас, когда я проронила неосторожные слова в присутствии Роберта Бракенбери, я уничтожила свое будущее, все, чего добивался мой отец. Я явственно вижу моего сына, погибающего от гнева самой страшной ведьмы Англии. Если Роберт Бракенбери услышал приказ в моих словах, если он исполнил то, что считал моим желанием, если он думал, что защищает Ричарда от его врагов, значит я стала убийцей ее сыновей, месть Элизабет Вудвилл настигнет меня. Я своими руками уничтожила моего мальчика.

— Мне не нужно было убивать их, — говорит он. Его голос звучит в моих ушах тоскливой жалобой. — Я держал их под стражей. Я объявил их бастардами. Вся страна подержала мою коронацию, нас приветствовали по всей Англии. Я собирался отправить их в Шериф Хаттон и держать там под присмотром. Вот для чего я перестраивал наш дом. Через несколько лет, когда они стали бы юношами, я собирался выпустить их и почитать, как моих племянников, они жили бы при дворе и служили мне. Держать их под надзором, относиться, как к своим родственникам… — его голос срывается. — Я собирался стать им таким же хорошим дядей, как для мальчика Джорджа и его дочери. Я хотел заботиться о них.

— Это никогда не сработало бы! — выкрикиваю я. — Ни с ними, ни с их матерью. Сын Джорджа совсем другой ребенок, Изабель была моей любимой сестрой. Но ни один из детей Вудвиллов не вырастет никем, кроме нашего смертельного врага!

— Мы никогда этого не узнаем, — просто говорит Ричард. Он поднимается на ноги, потирая онемевшее плечо. — Теперь мы никогда не узнаем, кем могли бы вырасти эти мальчики.

— Она наш враг, — повторяю я ему, поражаясь, как он может не помнить об этом. — Она обручила свою дочь с Генрихом Тюдором. Он собирался вторгнуться в Англии и сделать незаконную девчонку Вудвиллов королевой. Ты должен был вытащить ее из святилища и запереть в тюрьме в Башне, а не наносить ей тайные визиты. Но я не собираюсь обращаться с ней так, словно королева она, а не я. Я не собираюсь встречаться с ее дочерью… с этой избалованной нахалкой. — его лицо темнеет от гнева. — Испорченной дурочкой, — вызывающе повторяю я. — Ты хочешь сказать мне, что она все еще принцесса?

— Она больше не враг нам, — коротко говорит он, словно его ярость сгорела без следа. — Она обратит свой гнев на Маргарет Бофорт. В похищении принцев она подозревает не меня, а ее. В конце концов, их смерть делает Генриха Тюдора следующим наследником. Кто выигрывает от их смерти? Только Генрих Тюдор из Дома Ланкастеров. Элизабет Вудвилл поверила мне и обвинила Тюдора и его мать. Поэтому она оставила мысль о мятеже и собирается разорвать помолвку. Она будет выступать против него.

Я пытаюсь вдохнуть воздух открытым ртом.

— Она перешла на нашу сторону?

Он задумчиво улыбается.

— Мы можем с ней помириться, — говорит он. — Я предложил освободить ее и перевести на домашний арест в одном из замков по моему выбору, и она согласилась. Она ведь не может остаться в святилище на всю жизнь. Она хочет выйти. Ее девочки растут бледными, как маленькие лилии в тени. Они должны жить под солнцем среди полей. Старшая девочка просто восхитительна, как жемчужная статуя. На свободе она расцветет, как роза.