Юрий Вронский - Странствие Кукши. За тридевять морей

Наутро после самой долгой ночи Киев облетает весть: Красаву нашли задушенной в собственном тереме. Задушили княгиню ее же заморским шелковым платком. Убийц было не меньше двоих – видно, что они тянули за концы платка.

Кияне теряются в догадках, кто мог это сделать: у Красавы не было врагов, она славилась добротой, со всеми ладила. Понятно только, что время выбрано не случайно – Красавины слуги вместе с остальными жителями усадьбы праздновали Корочун и Красава оставалась в тереме одна. Все жалеют несчастную княгиню: ведь ее некому даже толком оплакать: ведь у нее в Киеве нет родовичей.

Несколько лет тому назад княгиня Потвора, в ту пору юная княжна и невеста, приехала в Киев из древлянского стольного города Искоростеня, привезла, как водится, богатое приданое, в приданом был, помимо прочего, и десяток рабов, ведь челядь – один из самых дорогих товаров.

В числе привезенных были два раба, Костыга и Карк, которых сразу определили в свинари. Никто из обитателей Печерьска, пораженных смертью Красавы, не заметил, разумеется, что после праздника Корочуна Костыга и Карк были переведены из свинарника в овчарню…

– Да, – качают головами кияне, – драгоценную жертву получил нынче ночью великий Сварог!

– Это она за меня задушила Красаву, – говорит Вада Кукше, услышав про убийство.

– Откуда ты знаешь? – спрашивает Кукша.

– Знаю, – отвечает Вада.

И, помолчав, добавляет:

– Красава сама велела мне остерегаться…

И еще через несколько мгновений:

– Потвора на этом не успокоится, помяни мое слово…

Как и следовало ожидать, светоносный Сварожич с помощью брата своего Перуна и жителей Киевской земли вышел победителем из схватки с непроглядным Мраком – дни становятся длиннее и светлее. Зима в бессильной злобе напускает морозный туман, окутывает деревья инеем, и ее верный слуга Мороз Трескун дерет все живое по-волчьи. Однако в садах на заиндевелых ветках бесстрашно качаются снегири и свиристели, а зори по утрам делаются только румянее от стужи, как щеки красных девок.

Прибавление дня позволяет возобновить охоту, особенно приятную в эту пору, пока еще не намело глубоких сугробов, а каждому только что выпавшему снегу охотники радуются и называют его свежей порошей.

Бешеная скачка вдогонку собакам, преследующим лису или зайца, заиндевелые конские бока и протяжное пенье рожка, созывающего собак по окончании охоты… Кукша любит этот призывный звук, словно он призывает его самого, а не собак. Как прекрасна зимняя лисица с пушистым и нежным, словно дым, хвостом, белоснежным на конце! Как славно скакать по заснеженным нивам бок о бок с верным, любимым другом!

Не странно ли, что Кукша и Шульга, люди разной веры, роднее друг другу, чем братья? Неужто они стали бы еще роднее, если бы Шульга принял греческую веру? Но Кукша не собирается это проверять: Шульга сказал однажды, что хочет вернуться домой, к своей матери, таким же, каким уехал, и Кукша знает, что тут уж ничего не поделать. В этом Шульга похож на самого Кукшу с его упрямым стремлением вернуться в Домовичи, несмотря на все соблазны, которые расставляет у него на дороге судьба.

Нельзя не заметить, что в последнее время Вадино отношение к Шульге меняется. Раньше он был для нее просто Кукшин друг, и не больше. Но она видела кулачный бой на Днепре, в котором Шульга проявил верность дружбе, мужество и силу. Это его радением могучий Берест, боец, собиравшийся прикончить Кукшу, отправился вестником в неведомый таинственный край к блаженным предкам… Кто знает, может быть, ей удастся убедить Шульгу отправить вслед за ним и Оскольда?

Теперь ей нравится лицо Шульги, которое прежде из-за неизменной веселости казалось ей глуповатым. Вада выказывает Шульге знаки внимания – то заговаривает с ним, то вдруг смущается, то, будто невзначай, улыбнется. В таких случаях понимающие люди говорят: «Завлекает!» Надо признать, что Кукшу Вада никогда не «завлекала», она всегда держалась с ним так просто, что со стороны их легко было принять за брата и сестру.

Вада понимает, что такая перемена в ее отношении к друзьям может внести разлад в их дружбу, даже вызвать ссору между ними. «Ну что ж, – думает она, – ссора так ссора. Зато Кукша уразумеет наконец, что он теряет!»

Загадочна девичья душа, ее восхищает беззаветная верность дружбе и в то же время она, не раздумывая, готова разрушить эту дружбу!

Вадино возросшее внимание к Шульге не проходит, конечно, незамеченным, но юные дружинники еще слишком неопытны сердцем и умом, чтобы сказать себе об этой перемене что-то определенное и сделать выводы. А разговаривать о Вадиных чувствах и настроениях им и в голову не приходит.

Впрочем, в ее поведении зацепиться особенно не за что, она заживила раны на Кукшином лице и по-прежнему так внимательна к его здоровью, как будто ее заветная мечта – сделать его самым сильным участником ристаний на празднике Похорон Зимы. Приняла ли она окончательное и бесповоротное решение отдать свое сердце тому или другому? Кто ее поймет! Может быть, она и сама себя не понимает. А может, понимает, да не говорит…

Сейчас на дворе месяц сечень [173] Январь. – стужа сечет не хуже волчьих клыков, за ним явится лютый – уж он полютует со своими ветрами и метелями!.. Глядишь, вырастут за зиму сугробы под самую застреху… И кто может уверенно сказать, что станется с ее сердцем к тому времени, когда они растают? Особенно, если растают и надежды, которые она лелеет…

Стужа еще полновластно хозяйничает в Киеве, но сквозь нее уже пробивается сладкий и тревожный весенний запах. Лютый, как ни буйствовал со своими ветрами и вьюгами, мало-помалу сдается, его сменяет месяц березозол [174] Старое название марта или апреля. Оно связано, по-видимому, с тем, что весной из снега оттаивало большое количество березовой золы, накопившейся за зиму. и настает день, когда полагается закликать Весну. Закликают ее главным образом дети и девушки, потому что они сами сродни Весне.

Еще накануне праздничного дня женщины месят тесто и пекут жаворонков с хохолками и распростертыми в полете крылышками, а утром, в праздник, раздают детям. Дети огромной гурьбой с веселыми кликами бегут в сенник или на гумно – закликать жаворонков. Там они сажают своих птиц, всех вместе, где-нибудь повыше, и начинают что есть мочи кричать:

Песню эту дети поют несколько раз, потом разбирают жаворонков и с той же песней бегают по Киеву. Набегавшись вволю, они опять собираются в одно место и начинают есть своих жаворонков. Съедают всю птичку, кроме головы, которую каждый оставляет для своей матушки.