Эдвард Бульвер-Литтон - Завоевание Англии

Юдифь уже не верила предсказаниям валы: они перевернули всю ее жизнь, разбили ее молодость. Одиночество влияло на нее благотворно, и она начинала примиряться с судьбой. Весть о прибытии герцога к суссекским берегам нарушила ее уединение, и любовь к королю, желание отвести грозящую ему опасность силой своих молитв привели ее в храм.

Через несколько минут ей внезапно послышались шаги и голоса. Дверь с шумом отворилась, и в храм вошел Гарольд с Осгудом и Альредом; пылающие факелы освещали его бледное и грустное лицо.

Девушка едва успела подавить крик испуга и радости и проскользнула в тесный и темный уголок; ни король, ни придворные не могли знать о ее присутствии в храме, их мысли были заняты совершенно другим.

Началось пение псалмов, но король не успел еще преклонить колени, как тяжелый камень, сорвавшийся с карниза, пролетел близко от его головы и с шумом разбился о каменные плиты. Не найдется слов, чтобы изобразить суеверный ужас, который охватил присутствующих в храме; одна только Юдифь не обратила на это внимания, но все остальные сочли этот случай за предостережение. Однако король не нуждался ни в каких предостережениях: он знал, что жизнь его близится к концу из-за страшной тоски, полностью овладевшей им, которую не смогли побороть все усилия разума и воли.

Долго и неподвижно стоял он на коленях, а когда поднялся, Юдифь тихо подошла к небольшой двери и, выбежав из храма, поспешила домой. Долго сидела она неподвижно, подавленная противоречивыми чувствами, возбужденными внезапным появлением Гарольда.

Два раза уже присутствовала она, невидимо, поодаль, при его молитве. Сегодня она видела его молящимся в час скорби и страдания. Тогда она гордилась его счастьем и славой, а теперь с радостью взяла бы на себя всю тяжесть его скорби.

Храм вскоре опустел, приехавшие медленно разошлись по домам. Только один из них неожиданно повернул в сторону домика, в котором жила Юдифь. Раздался легкий стук в дубовые ворота, и вслед за этим раздался лай сторожевой собаки; Юдифь невольно вздрогнула. К дверям ее комнаты кто-то приближался, и к ней вошла женщина, пригласив Юдифь сойти за ней вниз, чтобы проститься с родственником, с английским королем.

Гарольд ждал ее, стоя в неказистой приемной; только одна свеча горела на столе. Проводница Юдифи по знаку короля удалилась из комнаты, и молодые люди, так горячо и нежно любившие друг друга, остались наедине; бледные, похожие на статуи среди полумрака.

— Юдифь, — начал с усилием король, — я пришел не за тем, чтобы нарушить твой покой и напомнить тебе счастливое прошлое! Много лет назад я, по обычаю наших предков, выколол на своей груди твое милое имя, но теперь рядом с ним уже есть другое. Все кончилось, но я не хочу начинать кровопролитный бой, бой не на жизнь, а на смерть, не увидевшись с тобой, светлый ангел-хранитель моих прошедших дней! Я не стану просить у тебя прощения за те беды, за твою загубленную молодость. Одними страданиями я отплатил тебе за твою бескорыстную и святую любовь! Одна ты знаешь душу Гарольда и способна понять, что вся его вина состоит в рабском повиновении долгу.

Его голос прервался от сильного волнения, и король склонил свою гордую венценосную голову к ногам молодой девушки.

— Ты совершенно прав! — ответила она. — Слова — пустые звуки, и я не обвиняю тебя в тех страданиях, которые сгубили мою молодость и разбили душу! В этой душе остались еще силы, чтобы благословить тебя за счастье и за горе, за светлые минуты и за жгучие слезы нашей долгой, взаимной, беспредельной любви! Я обязана этой силой только тебе, Гарольд! Ты воспитал во мне ясное понимание жизни и всех ее обязанностей: я — твое отражение! Если благословение моей несокрушимой, неизменной любви способно повлиять на твой успех в этой борьбе, прими его, Гарольд!

Девушка положила свою руку на царственную голову, которая касалась края ее одежды, и синие глаза посмотрели с любовью на эти светло-русые кудри; лицо Юдифи дышало неземной красотой.

Гарольд вздохнул свободнее: смертельная тоска, которая так душила и мучила, оставила его; он почувствовал в себе силы сражаться с целым светом! Приподнявшись с колен, он встал перед Юдифью и, полный немого обожания, взглянул на ее дорогое, прелестное лицо. У них не нашлось слов, чтобы выразить все, что они чувствовали в эту минуту! Они простились молча, без объятий, без слез.

Когда наступил рассвет, одна дальняя родственница вошла в келью Юдифи и рассказала ей о грозном предупреждении, взволновавшем умы всех друзей короля.

Не заметив бледности и смятения девушки, она сообщила, что Альред и Осгуд, встревоженные этим случаем, решили отправиться за своим повелителем в предстоящую битву.

Юдифь молча слушала этот страшный рассказ, и только одна мысль отчетливо выделялась из того густого тумана, в котором тонули ее разум и чувства: эта мысль была навеяна решением Альреда присутствовать в битве.

Когда же родственница, припомнив, наконец, страшную бледность девушки, пришла днем осведомиться о ее самочувствии, келья была пуста. Юдифь ушла из дома, не сказав никому, куда идет и когда возвратится.

С восходом солнца Гарольд уже подъезжал к большому мосту, который вел в Лондон. Ему навстречу шло войско, сверкая секирами и копьями. «Да хранит Господь короля Гарольда!» — раздалось из уст воинов, когда они проходили мимо своего вождя. Возглас этот прокатился по волнам Темзы, разбудил эхо, спавшее в развалинах римской крепости, и смешался с пением псалмов возле могилы Себбы и у гробницы короля Исповедника. Король с веселым лицом и блестящими от радости глазами ответил на приветствие войска и затем присоединился к арьергарду, где, по старинному саксонскому обычаю, знамя короля должно было помещаться между лондонскими гражданами и отрядом из среднего Эссекса.

К величайшему своему удивлению, он увидел вместо своего знамени с тигровыми головами другое, бросавшееся в глаза своим великолепием: на золотом поле был изображен сражающийся рыцарь, оружие которого было украшено восточным жемчугом; кайма знамени сверкала изумрудами и рубинами. Пока Гарольд любовался прекрасной хоругвью, к нему подъехал Гакон.

— Прошлой ночью, — сказал он, вручая королю какое-то письмо, — когда ты вышел из дворца, прибыло множество ратников из Гирфорда и Эссекса; самыми лучшими из них оказались вассалы Хильды. Они-то и привезли это знамя, на которое пророчица употребила все драгоценности, которые когда-то принадлежали Одину и перешли к ней по наследству от датских королей. Так, по крайней мере, сообщил мне ее слуга, сопровождавший ратников.

Гарольд разрезал шелковый шнурок, которым было обвязано письмо, и прочел следующее: