Эдвард Бульвер-Литтон - Завоевание Англии

Но с этого мгновения он признал несостоятельность человеческого разума и смирился с сознанием своей вины. Как часто молил он теперь Создателя сделать его ненужным родине, чтобы он мог, подобно Свену, искупить свою ошибку и примириться с совестью!

Бывает, что одна минута превращает самого отчаянного вольнодумца в человека горячо верующего. Это случается, когда ему встречаются такие препятствия, каких ум не в силах одолеть, когда совесть громко заговорит в его сердце, когда он, добиваясь лучшего, получает только дурное. Тогда вера осеняет его своим лучезарным светом, и он хватается за молитву, как утопающий за соломинку.

Приезд Гарольда сделался вскоре известным всему Лондону, и к нему начали стекаться все его друзья, давно уже горевшие желанием увидеться с ним. Каждый из них сообщал ему новости, которые ясно доказывали, что во время его отсутствия устои государства сильно пошатнулись.

Весь север вооружился; нортумбрийцы восстали против Тостига, опять проявившего свой характер, и прогнали его, а он скрылся неизвестно куда. К бунтовщикам присоединились сыновья Альгара, из которых старший, Моркар, был избран на место Тостига.

Здоровье короля ухудшалось. Он страшно бредил, а слова, вырывавшиеся во время бреда, переходили из уст в уста с различными добавлениями и возбуждали самые мрачные опасения.

Все ожили при известии о возвращении Гарольда, в уверенности, что он восстановит в государстве прежний порядок.

Естественно, что он, видя, как надеется на него народ, стряхнул с себя гнетущие воспоминания и опять всецело отдался общественному благу. Его ум снова заработал, и к нему вернулась прежняя энергия. Он ободрил своих унывающих друзей, раздал приказания, разослал гонцов по всем направлениям и только тогда поскакал к королю, в Геверинг.

Этот дворец, весь утопавший в зелени и цветах, был любимым местопребыванием Эдуарда. Сохранилось предание, что однажды ночью, во время молитвы, король был сильно смущен пением соловьев и, раздосадованный, стал просить Господа прекратить его. С этой самой минуты никто и никогда не слышал в Геверинге соловьиных трелей.

Гарольд, выехав из леса, очутился перед низкими, незатейливыми воротами дворца, сплошь покрытыми вьющимися растениями, и через несколько минут он уже входил к королю.

Лицо короля заметно прояснилось, и он с усилием приподнялся на своей постели, под прекрасным балдахином, на котором был изображен Иерусалим.

Эдуард поспешил удалить начальника стражи, стоявшего у его изголовья, и сказал слабым, страшно изменившимся голосом:

— Наконец-то ты вернулся, Гарольд, чтобы поддержать эту ослабевшую руку, которая скоро выпустит скипетр… Молчи! Я чувствую, что это непременно случится, и радуюсь…

Он пристально взглянул на Гарольда, лицо которого было бледным и печальным, и продолжал:

— Ну, самонадеянный человек, ты остался доволен результатами своей поездки или убедился в справедливости моего предостережения?

— К несчастью, последнее исполнилось! — ответил Гарольд со вздохом. — Я убедился, что моя мудрость уступает твоей, государь. Меня и моих родственников ловко запутали, под тем предлогом, что ты когда-то дал герцогу Вильгельму обещание сделать его своим наследником, если он переживет тебя.

Эдуард заметно сконфузился и пролепетал:

— Может быть, подобное необдуманное обещание было действительно дано мной в то время, когда я еще не знал английских законов, которые гласят, что трон нельзя передавать по наследству, как дом или другое имущество. Не удивлюсь, что мой родственник, Вильгельм, честолюбивее меня… Более привержен ко всему земному… Предвижу, что эти бесхитростно сказанные слова и твоя поездка будут иметь кровавые последствия.

Король погрузился в раздумье, и Гарольд сделал верное заключение: очнувшись, король не станет больше расспрашивать о результатах его путешествия.

— Видишь перстень у меня на пальце? — сказал Эдуард наконец, протягивая Гарольду свою исхудалую руку. — Он послан мне Господом, чтобы душа моя готовилась предстать перед Всевышним Судьей… Ты, может быть, слышал, как один древний пилигрим остановил меня однажды, когда я возвращался из храма, и попросил милостыню; кроме этого перстня у меня ничего не было с собой, и я отдал его старику, который пошел своей дорогой, благословляя меня?

— Да, я слышал об этом, — ответил граф. — Старик везде рассказывал о твоем милосердии.

— Это было несколько лет тому назад, — продолжал король с едва заметной улыбкой. — Ну, а в текущем году случилось так, что двое саксов встретились по дороге из обетованной земли, с двумя пилигримами, которые во время разговора осведомились обо мне, грешном.

Один из них, старец с добродушным и приятным лицом, вынул перстень и сказал англичанину: «Когда ты прибудешь домой, то вручи этот перстень королю и передай ему, что он посылается в знак того, что Эдуард будет у меня в начале января. За его подарок я сторицей вознагражу его на небесах, где уж идут приготовления к встрече нового пришельца.» Англичане спросили с изумлением: «От имени кого же должны мы передать перстень королю?» — «От имени Иоанна!» С этими словами видение исчезло… Это тот самый перстень, который я отдал некогда старцу, а получил я обратно таким чудесным образом четырнадцать дней тому назад. Следовательно, мне недолго осталось жить на земле, Гарольд, и я очень рад, что твое возвращение избавляет меня от государственных дел, позволяя готовиться к блаженному дню, знаменующему начало вечной жизни!

Гарольд, предполагавший, что история с перстнем просто новое доказательство хитрости норманнов, хотевших заставить короля сдержать свое обещание, старался переубедить его, но тщетно: Эдуард ответил почти с негодованием.

— Пожалуйста, не становись между мной и небесным посланником, а приготовься лучше встретить грядущие черные дни! Передаю тебе все дела государства… Ты должен знать, что вся страна в волнении. Анлаф, которого я отослал, когда ты вошел, рассказывал мне самые печальные случаи, в которых главную роль играют убийства и грабежи… Ступай к нему и попроси повторить их тебе; выслушай и послов Тостига, которые ждут в передней… Иди, возьми щит и секиру, собери войска, твори правый суд… Когда ты вернешься, то увидишь, с каким восторгом твой король покинет трон, чтобы войти в лучший мир… Иди же!

Глубоко растроганный Гарольд, на которого благочестие короля произвело сильное впечатление, отвернулся, чтобы скрыть слезы.

— Молю небо, государь, — произнес он, — даровать мне тот же душевный покой, которым оно наградило тебя! Все, что только будет зависеть от меня, слабого смертного, чтобы предотвратить смуты и войны, которые ты предвидишь в будущем, будет сделано мной… Быть может, я заслужу милосердие Божье!