Альберто Васкес-Фигероа - Гароэ

– Что это были за корабли?

– Громадные, с большими белыми парусами.

– На Гомере есть испанцы, – нехотя был вынужден согласиться Гонсало Баэса. – И насколько я понял, на этом острове почти никогда не бывает проблем с водой, но сомневаюсь, чтобы Кастаньос, зная об опасностях, с которыми ему пришлось бы столкнуться, на это согласился.

– Большей опасности он подвергается – и худшей смерти, – оставаясь здесь.

– Даже в этом случае он предпочел бы отправить других.

– Так не пойдет. Заставь его!

– Ты что, сошла с ума?

– Разве это безумие – попытаться спасти отца моего ребенка и дать шанс на спасение нескольким парням, обреченным на самую страшную из смертей? – спросила несчастная девушка; было заметно, что она действительно удручена. – Ни Бенейган, ни Тенаро, ни самая сердобольная старушка не дадут им ни капли воды, пока капитан остается на острове.

Она была права, и ее супругу это было известно: для туземцев Кастаньос явился своего рода воплощением того самого кровожадного Ласаро, жестокого наемника на службе у норманнов, причинившего столько вреда их предкам; алчность, безрассудство и самонадеянность капитана принесли им несчастья, смерть и разрушение. Поэтому, естественно, они не были настроены выказывать какое-либо сочувствие ни ему, ни его людям, считая, что однажды те могут вновь приняться за старое.

Антекерец понимал, что капитан все еще остается его командиром, тем не менее придется-таки выбирать между возможной гибелью в море нескольких нежелательных личностей и верной смертью на суше многих невинных людей, в том числе бедняги монаха.

Случаются такие ситуации, в которых не хотелось бы оказаться никому, вот это был как раз тот случай. Ведь какое бы решение он ни принял, все равно будет считаться предателем: либо придется нарушить присягу, либо предать тех, кто оказался на краю гибели, потому что в нужный момент ему недостало мужества выступить против командира, не оправдавшего своего звания.

Гарса, похоже, поняла, что ее измученному супругу надо все обдумать, поэтому она оставила его наедине со своими мыслями в скудной тени куста, уже сбросившего все свои листья. И тут точно из-под земли вырос тот, кто теперь полностью оправдывал свое прозвище, поскольку исхудал и загорел до такой степени, что стал смахивать на ходячие мощи.

– Черт тебя побери, Ящерица! – сердито воскликнул его командир. – Как же ты меня напугал!

– Сожалею, мой лейтенант, но ради вашей матери, если она еще жива, умоляю, дайте немного воды.

– Разве не ты хвастал, что грабитель с большой дороги способен выжить где угодно? – поддел его лейтенант, пренебрегая вежливостью. – Сдается мне, что тебя надолго не хватит.

– Так то ж была Сьерра-Морена, а не это пекло, где от солнца в голове все плавится.

– И то правда: жарища, да еще столько камней из черной лавы – наши головы, можно сказать, сунули в топку. – Гонсало Баэса окинул его долгим взглядом, в котором угадывалось сострадание: парню явно пришлось несладко, – однако все же отрицательно покачал головой: – Мне жаль, но у меня тоже нет воды.

– У твоей жены есть.

– Самый минимум, только для своей семьи. Пойми, не могу же я просить, чтобы она отняла воду у родных и отдала ее дезертиру.

Бывший грабитель с большой дороги, похоже, согласился со справедливым замечанием лейтенанта, попытался облизнуть растрескавшиеся губы, а затем сказал:

– Предлагаю вам соглашение: если вы раздобудете мне кувшин воды, я вам скажу, где берут воду островитяне.

– Я весь во внимании.

– Сначала вода.

– Сначала твоя история, и если я в нее поверю, то достану тебе кувшин воды, даю слово.

Парень обдумал ответ, понял, вероятно, что молчание ничего не даст, и наконец сказал, пожав плечами:

– Согласен! Хотя язык у меня стал суше, чем сердце капитана Кастаньоса, поэтому не знаю, дойду ли до конца. – Он перевел дыхание, прежде чем добавить: – На восточном берегу – там, где скалы обрываются в море почти отвесно, – существует каменистый пляж, на который ведет такая тропинке, что просто дух захватывает, а эти бестии островитяне снуют туда и обратно, будто это столбовая дорога. Как мне удалось узнать, источник называют «ико́та», что на их языке значит что-то вроде «выброс воды», хотя подобраться к чертовой струе можно только во время отлива.

– Я тебе не верю!

– Ваше право, но это правда, – ответил Ящерица, целуя ноготь мизинца. – Клянусь вам! Однажды я увидел издали десятка два женщин, которые спускались по скале с пустыми бурдюками, а возвращались с наполненными. Поэтому я сказал себе: если им нужна соленая вода, есть и более доступные места, где можно ее набрать. Я спрятался наверху и заметил, что в течение дня они только тем и занимались, что ловили рыбу или купались нагишом, но как только вода спала, отправились наполнять свои бурдюки под струей, которая била из отверстия в скале и до того момента не была видна.

– Это самая невероятная история, которую мне когда-либо приходилось слышать.

– Надо думать! Однако меня мучила жажда, поэтому как-то раз в полнолуние я решил спуститься, рискуя сломать себе шею, подождал, пока море отступит, и действительно – из отверстия в скале бил родник, который, вероятно, берет начало на одной из главных вершин острова, поскольку находится как раз у подножия. Я напился вдоволь. Однако вода была слишком соленой, поэтому на ней, как мне кажется, можно продержаться от силы неделю.

– И что же из этого следует?..

– Подозреваю, что ее смешивают с другой, хорошей, и таким образом удваивают количество. Они изворотливые, эти пройдохи островитяне. Находчивые, черти!

– Откуда же они берут хорошую воду?

– Вот этого я не знаю. Я несколько раз пытался за ними проследить, однако они все время меня обнаруживают и начинают швыряться камнями… – Он показал рану на левой ноге: на ней еще была видна корка запекшейся крови. – А какие они меткие, сукины дети! Не убережешься – того и гляди, проломят башку.

– Хорошо… – Антекерцу ничего не оставалось, как согласиться. – Твой рассказ не лезет ни в какие ворота, но на этом острове творятся такие чудеса, что меня уже ничего не удивляет. Будет тебе вода… – На этот раз он пристально поглядел на бедолагу и спросил: – И что ты теперь собираешься делать?

– Поступаю в ваше распоряжение.

– Тогда у меня не будет другого выхода, кроме как тебя повесить, а на моей совести и так слишком много смертей.

– Уверяю вас, что лучше уж болтаться на веревке, чем умереть от жажды.

– Возможно, ты и прав, только если не мне выпадет быть судьей или палачом, потому что, когда доходишь до такого состояния, при котором готов допустить, что даже такие сомнительные поступки, как дезертирство или предательство, можно оправдать, все остальное теряет смысл. – Он кивнул в сторону мужчин, женщин и детей, которые бродили по берегу и совсем не походили на восхищенных туземцев, которые однажды встретили их с распростертыми объятиями. – Взгляни-ка на них! – сказал он. – За считаные месяцы мы превратили их в тени тех, кем они были когда-то, разрушая уклад, который существует уже более тысячи лет.