Бернард Корнуэлл - Медноголовый

— Ну да. — спохватился раздухарившийся майор, — Ищу место, где мог бы развернуться во всю ширь талантов, так сказать.

Повисла пауза. Дэниел достал из кармана гранки и стал рассеянно пробегать глазами строчки. Фальконер намёк понял:

— Если я получу бригаду под начало, майор, то почту за честь, если вы согласитесь стать моей правой рукой.

— Заместителем, ты хотел сказать, а, Фальконер? — поправил Джон Дэниел из президентского кресла.

— Именно, именно. Моим заместителем. — послушно повторил полковник.

Свинъярд встал во фрунт:

— Я не разочарую вас, полковник! Может, всяких благородных манер мне и не достаёт, но уж в недостатке усердия меня никто не упрекнёт! Рассусоливать не буду! С солдатами надо управляться, как с ниггерами! Быстро и жёстко! Другого способа нет! Да, Джонни?

— Точно, Гриффин. — Дэниел сложил статью, но в жилет не прятал, — К несчастью, Фальконер, мой брат вконец поиздержался на службе своей старой стране, которая теперь наш новый враг. Из чего следует, что в новую страну он привёз длинный хвост старых долгов. Так, Гриффин?

— Так. Судьба меня не баловала, полковник. — от жалости к себе слёзы проступили у майора на глазах, а тик усилился, — Всё отдал я своей бывшей стране. Даже пальцы! И с чем я остался, полковник? Ни с чем. Но я не прошу многого. Многого мне, полковник, не надо. Только возможность служить и сражаться, да ещё могилку в родной южной земле…

— А ещё тебе надо разобраться с долгами. — нетерпеливо прервал его Дэниел, — Особенно с той частью, что ты должен мне.

— Э-э… Если позволите, я был бы рад помочь вам с этим, майор. — вмешался Фальконер, с грустью гадая, во сколько ему эта «радость» обойдётся.

— Вы — настоящий джентльмен, полковник. Чувствительно тронут. Чувствительно. — Свинъярд смахнул слёзы рукавом и вновь щёлкнул каблуками в честь своего спасителя, — Я вас не разочарую, полковник. Я не из разочарователей. Разочаровывать не в характере Свинъярдов.

У Фальконера его заявление вызывало большие сомнения, но деваться было некуда. Генералом он мог стать лишь при помощи Дэниела, и, если ценой Дэниела был Свинъярд, что ж, да будет так.

— Значит, договорились, майор. — сказал Фальконер, протягивая левую руку.

— Договорились, сэр. Договорились. — Свинйарл пожал протянутую ладонь, — Вы пойдёте на повышение, а следом я.

— Великолепно. — подвёл итог Дэниел, бережно пряча в жилетный карман гранки, — Думаю, джентльмены, вам не терпится познакомиться друг с другом поближе, а нам с мистером Делани надо ещё немало чего обсудить.

После того, как Фальконер со Свинъярдом вернулись в заполненный народом особняк, Дэниел хмуро спросил у Делани:

— Ты уверен, что Фальконер — тот, кто нам нужен?

— Сам же слышал Джонстона. — усмехнулся адвокат, — Фальконер — герой Манассаса.

— Герой-то он герой. — без энтузиазма согласился редактор, — Только слухи про героя ходят, будто под Манассасом он героически в штаны наложил и неустрашимо их проветривал невесть где, пока его Легион сражался.

— Завистники, мой дорогой Дэниел. У кого их нет? — Делани, держащийся со всемогущим газетчиком накоротке, затянулся сигарой.

Запас его любимых французских сигарет давно истощился, и их отсутствие, пожалуй, было главным побудительным мотивом для Делани желать окончания войны. Для ускорения коего пухлый адвокат, подобно Адаму Фальконеру, тайно помогал Северу, и сегодня, как с удовлетворением заключил Делани, он обтяпал неплохое дельце. С его, Делани, подачи самый влиятельный газетчик Юга направил все усилия на то, чтобы возвысить, наверное, самого бестолкового и пустого из офицеров Конфедерации. Мнение о Фальконере Делани составил давно, и считал его курьёзом природы, вечным ребёнком, без семейного состояния так и оставшимся бы никем, болтуном с ветром в голове.

— Он — тот, кто нам нужен, Джон. Уверен.

— Почему же он после Манассаса остался не у дел? — продолжал сомневаться Дэниел.

— Рана не заживала.

Сам Делани подозревал, что Фальконер с его родовой спесью просто не желал оказаться под началом у парвеню вроде Натана Эванса, но Дэниела адвокат в свои предположения посвящать не собирался.

— И черномазых своих он освободил. Разве нет?

— Освободил, — не стал спорить Делани, — но на то могли быть свои причины.

— Единственная причина освободить черномазого — это то, что черномазый сдох.

— Или, как Фальконер, выполняя посмертную волю отца. — солгал Делани, хотя и знал, что неграм тот дал вольную, надеясь залезть под юбку заезжей с Севера смазливой аболиционистке.

— Ладно, по крайней мере, Свинъярд теперь его головная боль, не моя…

Последние слова Дэниела почти заглушил рёв толпы, донёсшийся из дома. Кто-то, похоже, произносил там речь, и слушатели то и дело прерывали оратора смехом и аплодисментами. Дэниел презрительно сморщился:

— Болтовня, болтовня… А нам, Делани, не болтовня нужна. Нам нужно чёртово чудо.

Конфедерация нуждалась в чуде, потому что «юный Наполеон» был почти готов к удару, а его армия превосходила войска южан в Виргинии вдвое.

К тому же близилась весна, и подсохшие дороги смогут выдержать вес пушек, и Север уже твёрдо пообещал своим гражданам, что Ричмонд будет взят, а мятеж подавлен. Поля Виргинии удобрят тела её сынов, и спасти Юг от позорного и сокрушительного поражения может лишь чудо. Вместо которого Делани подсунул Конфедерации Вашингтона Фальконера. И это было, как подумалось адвокату, смешно до безумия.

Потому что теперь Юг был обречён.

На рассвете кавалерия проскакала через поля обратно, выбивая копытами сверкающие серебристые брызги с подтопленного грунта.

— Янки под Сентервиллем! Не мешкайте!

Всадники вихрем промчались мимо земляного вала, насеченного орудийными амбразурами. Только вот вместо артиллерии из бойниц торчали стволы «квакерских пушек». «Квакерскими пушками» в честь известных своим пацифизмом сектантов прозвали крашеные в чёрный цвет бревна, которые устанавливались на позициях для введения в заблуждение вражеских соглядатаев.

«Квакерская пушка» на позициях под Сентервиллем. Март 1862 года.

Легион Фальконера был последним полком, покидающим укрепления под Манассасом, и, соответственно, последним, что займёт отведённое ему командованием место на новой оборонительной линии за рекой Рапаханнок. Отход армии дарил северянам жирный ломоть виргинской территории, и последние дни на дорогах к Ричмонду было не протолкнуться от беженцев.

Единственной защитой Манассаса и Сентервилля остались «квакерские орудия», которые всю зиму исправно отпугивали патрули янки от армии Джонстона. И всю зиму для этой армии на склады Манассаса исправно свозили провиант и амуницию, которые теперь, не имея времени увезти обратно, просто сожгли. Мартовское небо пачкал чёрный дым, а в воздухе разносился густой аппетитный дух жареной солонины от подожжённого ротой Старбака последнего вагона из составов, собранных на тупиках станции. Поджигать было делом нехитрым: у входа в вагон насыпались щепки, поливались смолой и посыпались порохом, в кучу бросался факел, и пламя с рёвом охватывало всё вокруг. Жарко пылали провизия, форма, уздечки, патроны, хомуты, затем занимались сами вагоны, огонь стенал и выл на ветру, дыша в небо густым чёрным дымом. Был предан пламени амбар, полный сена, и кирпичный пакгауз, набитый ящиками с галетами, мукой и солониной. Из горящих зданий бежали крысы. На них азартно охотились псы Легиона, которых каждая рота пригрела по полдесятка на каждую. Крысам дворняги с наскока перекусывали шеи, измазываясь в крови. Хозяева подзуживали собак криками. Товарные вагоны выгорали дотла, оставляя после себя лишь почерневшие колёсные пары да груду золы с угольями. Сержант Труслоу руководил командой, разбиравшей пути. Рельсы укладывались поверх подожжённых шпал. Те, деревянные и пропитанные смолой, давали такой жар, что рельсы перекручивало до полной непригодности.