Алексис Бувье - Кредиторы гильотины

– Бог мой, – сказал Панафье, – наши отношения будут чисто деловыми и очень непродолжительными, так что более близкого знакомства не требуется.

– Извините, мсье, я хочу, чтобы меня знали таким, каков я в действительности.

– Вы хотите? – насмешливо повторил Панафье.

– Да, конечно, мсье, конечно, – повторил красавец Густав протяжным тоном, свойственным определенным слоям парижского населения.

– Если вы хотите, то я скажу, что знаю вас лучше, чем вы меня. Я наводил о вас справки после нашей встречи у «Детей лиры Орфея».

Красавец Густав был немного смущен.

– Одна женщина, даже не заслуживающая называться женщиной, которую ее постыдное ремесло один раз уже довело до скамьи подсудимых, и которая была бы осуждена, если бы не пользовалась покровительством высокопоставленных особ, разврату коих она потворствовала, женщина, теперь дающая обеды, когда-то любила вас. Вы в то время были еще юношей, и было вам 16 лет. Она взяла вас тогда, когда вы бежали из мастерской, обокрав своего хозяина, чтобы начать жить с целой шайкой негодяев, промышляющих воровством. Вас должны были арестовать, но она заплатила вашему хозяину.

– Ах, Боже мой! Это детские проказы!

– Вы жили с ней, когда вам было 17, а ей 40 лет. Так как вы изменили ей с какой-то молоденькой девчонкой, то она поссорилась с вами. Когда вас вместе с вашей любовницей арестовали за воровство, подвергли суду и осудили, вы снова прибегли к помощи вашей первой возлюбленной и благодаря ее протекции были помилованы. С тех пор вы живете у нее и на ее средства. Теперь вы видите, что я вас знаю.

Красавец Густав выглядел смущенным. Несколько минут продолжалось молчание. Наконец Густав сказал:

– Господин Лоре прислал меня сообщить вам сведения.

– Говорите.

– Человек, которого зовут аббатом, и который в клубах представляется Раулем, должен отправиться сегодня вечером в клуб на улице Омер.

– Вы хотите сказать – в игорный дом.

– Да.

– И вы знаете, в котором часу?

– Около полуночи.

– Как вы узнали это?

– Сегодня большой вечер. Будет настоящая игра, а в такие дни этот дом закрыт для всех.

– То есть?..

– Да, вы можете пройти через двор, но ничего не увидите, так как все огни будут погашены.

– Как же туда попасть?

– Надо иметь особое приглашение от хозяина дома, которое он дает только тем, кого знает.

– Что это за приглашение?

– Вот вам одно – господин Лоре приказал взять для вас.

С этими словами красавец Густав передал Панафье карточку в конверте. Панафье вынул ее и прочитал:

«Господин С.Асор имеет честь просить господина Панафье провести у него вечер в субботу, пятнадцатого. Начало в полночь. Просит предупредить его, если господин Панафье не сможет быть, и в таком случае возвратить карточку».

– Хорошо, благодарю вас, мсье, – прочитав, сказал Панафье.

– Господин Лоре приказал мне быть в вашем распоряжении сегодня вечером.

– Да, вы, может быть, понадобитесь мне, но только не там.

– А где же?

– У Баландье.

– О, мсье, – с беспокойством проговорил Густав. – Прошу вас, не говорите никому, что я делаю. Если бы она это знала!..

– Вам нечего этого бояться, – ответил Панафье, – просто я буду там обедать с одной особой, о которой мне нужно кое-что узнать. Будьте там, посмотрите на нее, а завтра я с вами встречусь.

– Понятно. Как скажете. Я приду к вам, мсье.

– Хорошо.

– В это же время?

– Да.

После этого красавец Густав ушел с самым веселым видом.

Оставшись один, Панафье написал записку Ладешу и Пьеру Деталю, в которой назначил им свидание в 11 часов. Затем, отослав записку, сел в фиакр и отправился к братьям Лебрен. Братьев не было дома, а час обеда приближался, и он приказал кучеру ехать в предместье Сен-Дени.

В это же самое время Нисетта выходила из фиакра в предместье Сен-Дени, недалеко от улицы Энгиен, перед маленьким домом, который мы уже описали читателю. Пройдя главные ворота, она поднялась на третий этаж, и, войдя в переднюю, спросила у толстой служанки:

– Меня кто-нибудь спрашивал?

Служанка поглядела на нее с глупым видом, не зная, что отвечать, потом позвала свою госпожу.

Баландье тут же явилась со своей неизменной улыбкой.

– А, это вы! Как вы редко стали у меня бывать… Кого вы спрашиваете?

– Молодого человека, который, помните, приходил в тот день, когда мы обедали в отдельной комнате с аббатом.

– Тот, что устроил сцену, – господин Панафье?

– Да, именно он.

– Я его отлично знаю. Нет, не приходил еще.

Баландье и Нисетта разговаривали в коридоре, служившем передней, в который выходила дверь кухни, освещенная коптившей керосиновой лампой. Вдруг раздался голос, казалось, выходивший из кухни.

– Вы говорите про господина Поля Панафье?

– Да, мы говорили о господине Поле Панафье, – повторила Баландье.

– Тогда вы можете быть спокойны. Он придет сегодня вечером.

– Он приказал это передать? – поспешно спросила Нисетта.

Густав не желал давать объяснений и сказал:

– Я встретил его. Он велел оставить место за столом.

Нисетта была немного удивлена, что Панафье приказал оставить место за общим столом, так как надеялась пообедать с ним наедине, в отдельной комнате. Тем не менее, она поняла, что надо быть сдержанной, и, подумав о том, что ей предстоит провести с ним целый вечер, может быть, и более, она даже была довольна, потому что, обедая в обществе, он не решится ее упрекать.

– Благодарю, – проговорила она, – я займу два места в конце стола.

– Да, моя милая, – согласилась Баландье. – Выбирайте.

Нисетта вошла в большой зал тогда, когда садились за стол. Все обычные посетители были тут, но ни одного мужчины. Приход Нисетты никого не удивил, так как она была известна в доме.

Четверть часа спустя вошел Панафье. Он подошел к Нисетте, которая встала, когда он вошел, и боязливо протянула ему руку, указав на место рядом с собой.

Панафье пришел улыбающийся и веселый, казалось, совершенно забыв сцену на кладбище.

– Ты ждала меня? – сказал он, с самым непринужденным видом садясь рядом с Нисеттой.

Последняя была немного удивлена.

– Да, Поль, я здесь уже четверть часа.

– Я писал тебе, что буду в восемь часов. Сейчас ровно восемь.

Его любезность очень обрадовала Нисетту.

– Дело в том, что мое сердце идет быстрее часов.

Панафье ничего не отвечал, занятый своим супом.

– Жаль, что мы обедаем в общей комнате, – продолжала Нисетта. – Мне нужно многое сказать.

– Да, милая Нисетта, я тоже хотел бы поговорить с тобой, если бы ты была откровенна.

– Разве я не откровенна?

– Ты – нет.

– Что же ты хочешь узнать? Откуда я могу знать, что она делает?

Глаза Панафье засверкали, он вздрогнул, но сдержался и сказал: