Георг Хилтль - Опасные пути

— Положим, что так. У меня действительно есть приказ, открывающий мне все двери. Я свободен, и судьям в Шателэ уже не достать до меня.

— Свободны? Вы свободны? Вы, доктор Экзили? — пробормотал Гюэ, мрачно глядя на итальянца.

— Ну, да! Вас это удивляет? На мне нет никакой доказанной вины.

Гюэ с горестной усмешкой упал на свой стул.

— А я-то! Почему меня держат здесь? Я попал сюда совершенно невинно. Хватают и запирают людей, над которыми имеют власть, чтобы важные люди могли пользоваться свободой! Я позволил этому дьяволу Сэн-Круа жить у моей квартирантки… и это все! Или, может быть, ла Рейни и его помощники напали на след коллегии? Говорите же, доктор! Вы приказали мне принять Сэн-Круа в наш союз, Вы были с ним в ту ночь, когда сыщики проникли в наше святилище! Вы — член нашего союза; скажите же, неужели Вы можете и желаете видеть меня страдающим совершенно невинно? — и он в возбуждении вскочил со своего стула.

Однако Экзили снова заставил его сесть, причем сказал:

— Близорукий человек! Неужели Вы только теперь подумали о том, что я, как член нашего союза обязан помочь Вам?

Глаза Гюэ широко раскрылись.

— О, да, да! — радостно воскликнул он, — я был слеп! Вы пришли освободить меня; Ваша рука откроет мне двери… Протяните ее мне… Вот так! Жму ее, как благодарный друг… Но как Вам удалось проникнуть сюда? Это почти невозможно.

— Никто не должен знать это, но меня освободила всевластная рука; она освободит и Вас; она же открыла мне двери тюрьмы, чтобы я мог переговорить с Вами. Буду краток: когда имеющий власть требует от другого услугу, он понятно и сам должен оказать таковую же.

— Конечно! Конечно! — ответил Гюэ. — Что же я должен сделать, чтобы получить свободу?

— Гюэ, — продолжал итальянец, устремляя на старика свои ястребиные глаза, — Вы долго корпели над изысканием способа делать золото, над исканием философского камня и других пустяков, ничтожество которых я доказал тогда, на собрании братства “Розианум”.

— Не клевещите на членов нашего союза! — с жаром прервал Гюэ, — о, если бы мы могли работать без помехи!..

— Ну, и тогда Вы так же мало сделали бы в смысле изысканий, как сделали до сих пор! Но не будем из-за этого терять время. Я действую в интересах союза, потому что обещал это. Знаете, кто производил исследование здания, в котором происходили собрания? Союз может поблагодарить меня. Я скоро забываю оскорбления.

— И Вы сделали это!

— Ну, довольно об этом! Перейдем к Вам. Я сказал, что все Ваши исследования были бесполезны; теперь Вы должны помочь мне произвести один эксперимент, который доставит Вам не только свободу, но и золото, и почести в изобилии. Если он удастся, это будет триумфом тайного искусства, которому Вы служили с таким жаром.

Глаза поклонника мистических наук засверкали.

— О, — воскликнул он, — это было бы слишком большим счастьем! Говорите, Экзили, что я должен сделать?

— А вот что: если Вы до сих пор не занимались составлением напитков, совершенно изменяющих мысли и настроение человека, делающих противника — кротким, ненавидящего — любящим, то теперь поучитесь у меня этому искусству. Высокий покровитель, освободивший меня, отстоявший наш союз от нападения врагов и намеревающийся и Вас освободить и осыпать золотом и почестями, нуждается именно в таком напитке; одним словом, мы должны изготовить любовный напиток.

— Что Вы говорите?! И я, старик, должен заниматься этим?! Полноте, Экзили!

— Вы должны, говорю Вам. О, это — очень интересный эксперимент, Вы будете от него в восторге. Те тонкие вещества, из которых составляется этот напиток, надлежит сначала испробовать, вводя их в кровь человека, чтобы видеть их действие, чтобы видеть, как силой наших опытов изменятся его мысли, его воля, его желания, как ненависть или отвращение превратится в любовь и нежность… Гюэ, это будет триумфом тайной науки, поважнее, чем превращение кусочка олова в золото.

Гюэ оставался по-прежнему мрачным.

— Я боюсь так называемых тонких веществ, — сказал он, — они чересчур близко подходят к тем адским эликсирам, которые изготовлял Сэн-Круа и которым, извините меня, он научился от Вас. Когда узнают основной состав этих эликсиров, то…

— Не беспокойтесь! Все составные части Вы возьмете из запасов своей лаборатории, но, как связующий элемент, возбуждающий дух, приводящий в движение всю машину, нам нужна одна вещь: человеческая кровь.

Гюэ вскочил со стула и забился в угол.

— Убийство! Опять убийство! Всегда убийство! — воскликнул он, — я так и думал. Нет, лучше погибнуть здесь, в тюрьме, или на Гревской площади, чем опять быть запутанным в Ваши преступления. Нет, нет! Никогда!

— Ого! Не будьте так скоры в суждениях! Не убийство, а просто кровопускание.

Гюэ несколько успокоился.

— Это еще возможно, но… что же должен я…

— Мне нужно чистое, прекрасное, девственное существо, из вен которого я хочу выпустить часть крови для любовного напитка. Слушайте же: Вы должны позволить выпустить стаканчик крови из левой руки Вашей дочери.

— На это я никогда не соглашусь; мое дитя должно оставаться неприкосновенным. Аманда слишком хороша для такой дьявольщины. Ни слова больше об этом!

— Но подумайте! Ведь это — совсем невинное дело, взять несколько капель крови и переработать ее в ретортах… О, как закипит, как заволнуется напиток! Ах, какой чудный опыт! Ваша дочь согласится.

— Она не согласится, и я не хочу этого. Довольно об этом!

Экзили встал и холодно произнес:

— Хорошо, я больше не настаиваю. Прощайте! Вспомните обо мне, когда Ваше дело станет плохо. Судьи кровожадны, словно тигры; Вы должны на коленях благодарить их, если Вас приговорят к тюрьме, иначе Вас ждет костер.

Гюэ задрожал. Между тем Экзили продолжал:

— Вы могли бы избавиться от этой опасности, если бы Ваша дочь решилась пожертвовать для Вашего спасения несколько капель своей крови, и я твердо убежден, что Аманда сделала бы это, потому что она рвала бы на себе волосы, если бы ее отцу пришлось пойти на каторгу.

Гюэ вскрикнул и, схватив Экзили за руку, простонал:

— Что мне делать? Аманда не согласится. В сущности я ничего не вижу в этом особенного, — продолжал он, опуская голову, — но… но Аманда застенчива… не могу ли я сам вскрыть ей вену?

— Нет, это должен сделать я сам; и человек, для которого приготовляется напиток, также должен присутствовать при этом. Он будет держать чашу, в которую будет стекать кровь.

— Ах, если бы мне не грозила такая страшная опасность…

— Решайтесь скорее!

— Аманда не захочет. Она будет кричать, звать на помощь. Она пойдет жаловаться самому королю.

— Если Вы впустите нас в свой дом, то согласия Аманды не понадобится… Когда же мне прийти к Вам?