Георг Хилтль - Опасные пути

— Это — королевский поезд, — сказал старый чиновник городского управления, и в ту же минуту колокола Куртрэ возвестили, что с городских башен заметили прибытие Людовика XIV.

Медленно приближался бесконечный поезд. Казалось, что снова наступили времена великих персидских монархов, и тихая Фландрия сделалась свидетельницей азиатской роскоши, французский король следовал по обширным полям, которые Ахенский мир подчинил его скипетру. Это путешествие было предпринято для того, чтобы осмотреть приобретенные земли и показаться во всем своем величии. Но вся эта пышность служила прикрытием властолюбивых вожделений: “Голландия” — вот что было лозунгом французского короля, под маской доброты скрывшего когти, которые он уже готовился выпустить против свободной страны. Людовик уже заключил с Англией союз с целью уничтожить генеральные штаты; посредницей в этом союзе являлась красивая, ловкая герцогиня Орлеанская, сестра Карла II, и пышные проводы прекрасной посланницы скрывали тайные приготовления Людовика. Всякое передвижение войск внутри Франции приписывалось приготовлениям к королевскому путешествию, между тем как выбранные для этой цели люди старались возбудить в нидерландцах сочувствие к Франции при помощи золота или щедрых угощений. Голландские генеральные штаты видели надвигавшуюся грозу, но не были в состоянии уклониться от тучи, из которой должна была сверкнуть страшная молния.

Воздух был полон оглушительными звуками труб; тесными рядами ехали на красивых конях всадники в блестящих касках с развевавшимися перьями. Это были шедшие в авангарде королевские гвардейцы, высокомерные, страшные мушкетеры, для которых не было ничего святого и мужество которых было так же поразительно, как и их жестокость. За этими вооруженными всадниками тянулся длинный ряд придворных, поэтов, музыкантов и дипломатов, за которыми ехали две тысячи человек придворной прислуги в блестящих ливреях, шитых золотом и серебром. За ними следовала огромная, тяжелая, украшенная резьбой и позолотой, хрустальная королевская карета, окруженная мушкетерами.

Ехавшие в карете представляли собой красивое и интересное зрелище, которое, однако, могло навести зрителя на игривые мысли. В глубине кареты сидели король Людовик и королева, а против них — герцогиня Орлеанская и Атенаиса де Монтеспан.

Дочь герцога Мортемара быстро подвигалась по опасному пути: она устранила с него королеву, двух герцогинь, трех маркиз и ту единственную женщину, которую действительно любил Людовик — Луизу де Лавальер. Бедная, покинутая Луиза следовала за королевским экипажем в придворной карете с единственной камеристкой, оставшейся верной своей госпоже. Хотя она могла оставаться дома, но сама пожелала непременно принять участие в этом путешествии, чтобы этим начать то искупление, к которому она приговорила себя; самым тяжелым в этом искуплении была необходимость присутствовать при торжестве блестящей маркизы Монтеспан. То обстоятельство, что она была забыта, что ею пренебрегали, не было для герцогини Лавальер ни наказанием, ни унижением: лишившись расположения короля, она ничем более не дорожила.

Граф Лозен ехал верхом возле кареты короля. По временам он обменивался с маркизой Монтеспан взглядами, то вопросительными, то угрожающими, смотря по тому, какого содержания были слухи, которые услужливые друзья спешили довести до сведения этих двух заклятых врагов. Королева смотрела на все это совершенно спокойно и только при взгляде на герцогиню Лавальер из ее груди вырывался легкий вздох. Стоило маркизе Монтеспан чего-нибудь пожелать, как четыре гвардейских офицера, которым дежурство при карете во время путешествия открывало блестящую будущность, уже неслись во весь опор исполнять прихоти фаворитки.

Путь короля был намечен с величайшей точностью. От Парижа до Дюнкирхена было назначено одиннадцать ночлегов. В те города, где останавливался поезд, отправляли вперед роскошную мебель. Музыка, разные представления, триумфальные ворота, депутация наполняли целый день. Завтракали часто в палатках, наскоро раскинутых у самой дороги. Огромный многотысячный поезд останавливался; по одному знаку вся местность превращалась в исполинский лагерь; зажигали костры, около которых хлопотали повара. Если вечер заставал путешественников вблизи города, то в воздух шипя летели ракеты, римские свечи, солнца и огненные колеса, далеко распространявшие яркий свет. Виновником всех этих фейерверков и празднеств являлся король, державный хозяин страны, и веселый шум этих празднеств заглушал проклятия, несшиеся вслед его роскошному поезду: провинции, уже истощенные войной, изнемогали под бременем тяжелых податей, а людей и лошадей, необходимых для королевского поезда, отрывали от работы, которая только одна могла вознаградить жителей за бедствия войны.

В одном из экипажей, следовавших за каретой, ехала дама, лицо которой выражало глубокую грусть. Она часто высовывалась из окна кареты, посылала в известном направлении воздушный поцелуй, сопровождая его веселой улыбкой, и каждый раз сидевшая напротив нее камерфрау произносила одну и ту же фразу:

— Мадемуазель, будьте благоразумны.

Эта дама была стареющей красавицей, боровшейся с неумолимой рукой времени при помощи утонченнейших косметических средств. При всем том умное лицо с тонкими чертами все еще возбуждало интерес. Это была Мария Луиза Орлеанская, принцесса Монпансье, известная под именем “Мадемуазель”, ради любви которой граф Лозен прибегнул к колдовству. Мадемуазель де Монпансье, ничего не подозревая, проглотила питье, приготовленное из крови красавицы Аманды. Но граф Лозен ошибался, думая, что навсегда приобрел любовь принцессы, и полагаясь более на колдовские чары, чем на свои собственные достоинства: принцессе не нужно было никакого любовного зелья, чтобы безумно влюбиться в графа, особенно с тех пор, как обожаемый человек стал выказывать холодность к ней.

Как бы там ни было, но графу Лозену казалось, что любовь принцессы проявилась с особенной горячностью именно с того времени, когда она выпила изделие Экзили. Он щедро наградил итальянца, а тот втихомолку подсмеивался над таким легковерием. Экзили сделал еще один шаг на своем опасном пути: он связал свою судьбу с судьбой могущественного фаворита, который теперь был обязан итальянцу и проникся полным доверием к его сверхъестественным познаниям. Экзили ни минуты не сомневался, что графу удастся свергнуть новую фаворитку короля, а в этом деле сам он мог быть могучим союзником Лозена: ведь в его власти было приготовить маркизе де Монтеспан такой скандал, который не мог бы потушить и сам король. Людовик не мог бы заглушить общее негодование, если бы маркиза де Монтеспан оказалась сообщницей отравительницы Бренвилье. Конечно для этого необходимо было доставить в Париж эту ужасную женщину, которая все еще спокойно жила под защитой гостеприимных стен монастыря; но итальянцу было известно, что граф Лозен уже поручил это дело сержанту Дегрэ. При таких условиях Экзили оставил свое первоначальное намерение покинуть Париж и решил остаться и следить за ходом событий. Его надежды приобрели еще большую уверенность с тех пор, как Лозен сообщил ему, что король изъявил согласие на брак принцессы Монпансье с графом Лозеном, который таким образом становился членом королевского дома.